Быть русским в России - [21]

Первыми отложились Финляндия и Польша.

Гражданская война была не только и не столько формой классовой борьбы, как уверяла нас советская и постсоветская школа. Она вылилась в кровавую цепь межэтнических конфликтов, иногда уходящих корнями во времена аргонавтов. И бились не только «инородцы» с «титульной нацией», почти у всех народов нашлись претензии друг к другу: у грузин – к осетинам, у прибалтов – к немцам, у таджиков – к узбекам, у малороссов – к поляком и почти у всех – к евреям. Не удивительно, если учесть, что 60 процентов купцов первой гильдии составляли иудеи, а православные – лишь 34 процента. Так что длиннополые негоцианты Шагала в жизни встречались едва ли не чаще, нежели тучные купцы Кустодиева. И вот опять повод к размышлению: фамилию великого русского художника Кустодиева компьютерная проверка правописания «не узнала», подчеркнув красным, а Шагала, конечно, «узнала» и не подчеркнула. Опять случайность, а я просто мнительный русопят? Возможно…

Впрочем, надо признать: сам Русский мир на историческом переломе тоже не выказал единства и разделился в себе. После отречения монарха участие нижних чинов и особенно офицеров в богослужениях, обязательных в царской армии, как политзанятия в советской, сократилось, по некоторым источникам, в 10 раз! А ведь именно православие стояло первым в знаменитой триаде Уварова: Православие. Самодержавие. Народность. Но в ту пору, кажется, сама церковь была больше озабочена возвращением патриаршества, нежели нашествием богоборцев во власть.

Что же до монархии, напомню: в контрразведке Колчака имелся специальный отдел, который выявлял и ликвидировал подпольные монархические организации в рядах Белого движения. Подпольные! Улавливаете? Может, какие-то офицеры-патриоты и пытались выручить царскую семью, как показывают в постсоветских боевиках, но узок был круг этих контрреволюционеров, страшно далеки они от народа. Между тем казачество, грезившее об автономии своих земель, объявило нейтралитет в развернувшейся борьбе за власть, и это сыграло роковую роль в нарастании новой смуты. А ведь несколько казачьих полков могли в начале смуты восстановить порядок одними нагайками. Однако общество оказалось разобщено: насельники Русского Севера и Зауралья роптали: «Хватит проливать кровь – немец к нам всё равно не дойдёт!» Интервенция, мятеж чехов, рейды карательных отрядов красных латышей и китайцев впоследствии оказались для обитателей российской глубинки жестоким сюрпризом. Но кто же начинает тушить пожар, когда обрушилась крыша?

А вот многие старообрядцы в отличие от никониан восприняли революцию как долгожданное возмездие за поруганное древнее благочестие, за огнепального Аввакума, за столетия гонений, за жизнь на положении «лишенцев»: и этот институт большевики не выдумали, а позаимствовали у предшественников. Староверы сочувствовали многим идеям революции. Не зря же Николай Клюев писал:

Есть в Ленине керженский дух,

Игуменский окрик в декретах…

Старообрядцы верили, что земля принадлежит Богу, а не людям, предпочитая общинную собственность частной, они поддерживали идею равенства и справедливости, выдвинутую большевиками, и были готовы строить социализм в России, не дожидаясь мировой революции.

И с железным Верхарном сказитель Рябинин

Воспоёт пламенеющий ленинский рай.

Для самого Клюева этот рай обернулся, увы, адом ссылок, лагерей и гибелью. Тем не менее, опираясь на молодых выходцев из староверов, сталинская группа постепенно отстраняла от власти упёртых интернационалистов, равнодушных к судьбе российской цивилизации. Вспоминается один случай. Будучи в Венгрии, я оказался на будапештском ТВ и сидел, дожидаясь своей очереди. Между тем пегий старичок, некогда, видимо, ярко-рыжий, страстно обличал кого-то в эфире на чуждом русскому уху мадьярском языке. «Кого он так ругает?» – спросил я переводчика. «Россию, русских и социализм…» – «За что?» – «За всё!» – «А кто это?» – «Сын Белы Куна…» «Того самого?» – «Того самого…»

Вот так, дорогой читатель! Кстати, Никита Михалков в фильме «Лёгкое дыхание» довольно убедительно, хоть и карикатурно показал зловещую роль этого «красного венгра» в русской Смуте. А тех, кого заинтересовала тема участия староверов в революции и строительстве Советского государства, я отсылаю к работам Александра Пыжикова, в частности, к его монографии «Грани русского раскола».

Зачем я увлёк читателя в такой дальний и вроде бы необязательный исторический экскурс? А затем, чтобы показать: каждый раз кризис российской государственности был связан с охлаждением русских к тому сакральному завету, о котором мы уже не раз говорили в этих заметках. Я полностью согласен с замечательным учёным, автором уникальной монографии «Кровь и почва русской истории» Валерием Соловьём. Он пишет: «Сочетание сотрудничества и взаимозависимости русского народа и имперского государства с капитальным конфликтом между ними составили стержень русской истории, её главное диалектическое противоречие… Русский плебс и имперская элита… оказались двумя разными народами не только в метафорическом, но во многих отношениях и в прямом смысле… В своей глубинной основе революционная динамика начала XX века была