Быт и культура древних славян - [8]

Что касается покрывания невесты, то, по словам Казвини, славянская девушка становилась тотчас женою того, кто ее, простоволосую, при встрече покрывал платком. Следовательно, всеславянский и всеарийский обряд покрывания существовал уже в период язычества. От этого обычая, вероятно, возник и термин — namêtea, namêtka (от namêtati, inicêre), для обозначения особого покрова для головы, носимого замужними женщинами. Другим общеславянским термином является — zâvoj или «повой». О том, что замужние женщины покрывали голову, видно из легенд о св. Людмиле, у которой на голове был «zâvoj», «увивало» — «имша же Людмиле възвергоста увивало, сиемша с главы ея на шию ей и тем удависта ю», — а также из новгородской грамоты кн. Ярослава Владимировича от 1195 г., где указано, что тот, кто сорвет с чужой жены «повой» и она останется простоволосой, должен заплатить пеню. Под 980 г. в Киевской летописи встречается указание, что невеста того времени должна была в доказательство своей покорности снять у жениха обувь, что затем удержалось как на Руси, так и у других славян; Рогнеда, дочь Рогволода, говорит о Владимире: «Нехочю розути робичича, но Ярополка хочу» (Лавр, летоп., 74). Подобный же обычай был у германцев и иных народов. В рукописи XI в. — «Слово некоего христолюбца» — дается ряд указаний на свадебные обряды, в которых еще остались следы язычества, причем упоминается и каравай, как жертвенный хлеб[30]. Затем тот же автор ополчается против языческих обычаев, говоря о свадьбах, что они совершаются с «бубны и сопельми и с многими чюдесы бесовскими», а самое печальное, что участники свадьбы делают себе изображения фаллов и, напиваясь, совершают с ними различные непристойности.

В летописи, писанной для переяславско-суздальского князя Ярослава Всеволодовича (XIII в.), обмен перстнями при сговоре относится к обряду языческому, в то время как в поучении епископа Луки Новгородского (XII в.) «обручение девицы» упоминается уже как обряд христианский. Наконец, как было уже сказано, в грамоте новгородского митрополита Кирилла (1274 г.) имеется свидетельство, что обряд омовения удерживался в Новгороде еще и в XIII в. Вероятно, помимо омовения он сопровождался еще и эротическими играми, потому что церковь его запрещает.

Время года, когда могла быть совершаема свадьба, не было ограничено, но, естественно, явился обычай «играть» их в наиболее удобную пору. С этой целью уже издавна была избрана поздняя осень и зима, когда все хозяйственные работы были закончены и наступал относительный покой. На это же время указывают и народные песни: польская — nie moja to jeszcze jeseń przyszła», словацкая — «Dočakam sa mladej ženy na jeseň, ked’, odpadne drobńy listok z čerešieň» и белорусская — «Ня ходзи, кума, весной за муж, весною хлеба нетуци, а ходзи, кума, за муж восенью; восеныо кума пирогоу напекуць».

Другим подходящим временем для свадьбы был конец зимы, так как в этом случае продолжительная беременность не совпадала с порою полевых работ. В России сохранилось старое название февраля — «свадебный», а в XV в. время масленицы обычно называлось «свадьбы»[31]. Эти брачные сезоны предуказали и время, когда все невесты выводились на показ, на «смотрины» или даже на особые торги, как это было у татар, монголов, а среди славян сохранилось у угро-руссов, на Балканах, Украине, Подолии и в Новгороде.

В результате всех исследований можно сказать, что древняя славянская свадьба в конце языческого периода имела уже свой церемониал, который, однако, постоянно изменялся и дополнялся в дальнейшем своем существовании рядом драматизированных пережитков, сопровождаемых хороводами, песнями участников свадьбы, под аккомпанимент струнных инструментов (гусли, лютни), дудок, сопелей, бубнов. К этому веселью присоединялись и маскарады, сопутствовавшие всем языческим обрядам, включая и погребение. Весь этот ритуал вызвал возникновение целого ряда общеславянских свадебных терминов — свадьба, svatba, swazba, серб, brak, польск. stub, чешек, sňatek, — которые были либо приняты вместе с обрядами, либо изменены или отвергнуты христианством[32].

Должно отметить, что языческий свадебный обряд настолько укрепился в народных обычаях, что долгое время простой люд считал недостаточным церковное венчание и, пока не была выполнена обрядовая сторона, согласно со старыми традициями, брак не признавали совершившимся. Народ полагал, что церковный обряд нужен для князей и бояр. На это указывает Поучение XI в. киевск. митрополита Иоанна II: «Не бывает на простых людех благословение: венчанье, но боляром токмо (и) князем венчатися; простым же людем, яко и меньшице поймают жены своя с плясанием и гудением и плесканием…»[33] Народ же продолжал «играть» свадьбу по старым местным обычаям, о чем имеются свидетельства вплоть до XVII в., как в России, так и на Балканах, где «свадьба» считалась чем-то иным и более важным, нежели церковное венчание, и против чего восставала как церковь, так и законодательство[34].

Сведениями о свадебных обрядах, конечно, далеко не исчерпывается супружеская жизнь древних славян. Важным проявлением ее была еще полигамия, которая и в христианскую эпоху продолжала существовать наряду с моногамией. Решающим началом в этом отношении было имущественное благосостояние мужа, которое допускало не только двух или трех жен, о чем говорит летописец Нестор, указывая на «звериньский обычай» радимичей, вятичей, северян и древлян — «имяху же по две и по три жены», — но и гораздо большее число как жен, так и наложниц. На полигамию указывает и Оттон, епископ Бамбергский, требуя от литовцев и померанских славян, чтобы те, кто из них имеет много жен, избрали себе одну и оставили бы остальных. Кроме Нестора о многоженстве на Руси говорит целый ряд церковных и светских предписаний XI и XII вв. и арабские писатели