Быстроногий олень. Книга 2 - [20]

Однажды, в один из припадков своего кликушества, он так исступленно начал плясать у костра, что вспугнул сидевшую близко на скале полярную сову. Испуганная непривычным шумом, сова сослепу едва не сбила малахай с его головы. Шаман испуганно замер на месте и проследил полет птицы.

«Мой добрый дух ко мне в образе совы явился», — подумал шаман, радуясь тому, что сова снова села поблизости. Шаман стал медленно подкрадываться, не спуская с птицы полубезумного взгляда. Сова, изредка встряхивая своей огромной головой, бессмысленно смотрела на человека выпуклыми невидящими глазами.

Когда шаман подошел к сове шагов на десять, она снова вспорхнула и, пролетев полсотни метров, уселась на скалу. Не задумываясь, шаман снова побрел к сове, протягивая вперед руки.

В тот день он довел себя почти до изнеможения, преследуя сову, пока ночная птица не перелетела ущелье и не скрылась где-то в горах.

С тех пор шаман помешался на сове.

Как только наступало утро, он уезжал в горы, старательно разыскивал сову и, если находил, преследовал ее до тех пор, пока она не скрывалась из виду.

Однажды ему пришла в голову мысль, что сову надо убить и носить с собой ее крылья. Вскоре шаман действительно убил сову, отрезал ей голову, крылья и все это подвесил к себе на пояс.

Оленеводы, наблюдая за поступками шамана, говорили, что старик окончательно выжил из ума, и, забыв его имя Вапыскат[10], назвали Тэкылем.

С тех пор у шамана появилась страсть убивать сов, а головы их подвешивать к поясу.

И вот сейчас он вошел в ярангу, надел на себя пояс с совиными головами, увязал хворост в небольшую вязанку и снова вышел из своего жилища.

С вязанкой на плечах Тэкыль вскарабкался на вершину перевала. Постояв там, он выбрал один из спусков и направился вниз. Внизу, около узкого входа в ущелье, за которым открывалась обширная долина, стоял высокий каменный столб, издали напоминавший фигуру человека.

Нехорошая слава передавалась из поколения в поколение оленеводов об этом камне, который назывался Каменным дьяволом.

По поверью, творец, делая мир, создал первых людей очень безобразными. Рассердившись, он превратил их в камни, но внутри оставил жизнь. Ходить мимо такого камня запрещалось, потому что он мог задушить человека в своих каменных объятиях или наслать с помощью духов порчу на людей и оленей.

Подойдя к каменному столбу, Тэкыль задрал кверху голову и долго смотрел в одну точку, беззвучно шевеля тонкими синими губами. Сбросив с плеч вязанку хвороста, шаман принялся на корточках разжигать костер.

Слабое пламя костра тускло осветило нижнюю часть каменного столба.

Быстро встав на ноги, Тэкыль начал свой дикий танец вокруг каменного столба.

Остановившись, он погладил рукой столб и сказал вполголоса:

— Я вижу, Каменный дьявол, что шибко голоден ты. Я чувствую это, гладя живот твой. Что же, я добрая ночная птица, я очень добрая птица… Я даю тебе в жертву людей тундры нашей… Нашли на них порчу!..

Вытащив кожаный мешочек с табаком, Тэкыль извлек из него засушенный корень гриба-мухомора и проглотил, стараясь не разжевывать.

— Ну вот, а теперь я слетаю в гости в долину предков, повидаюсь с умершими, которые когда-то боялись и уважали меня, — промолвил шаман, снова присаживаясь к костру.

Медленно наступало опьянение, хорошо знакомое Тэкылю. Мухомор одурманивал мозг, погружал шамана в фантастический иллюзорный мир видений. Шаман вздрагивал, порой выкрикивал что-то бессвязное, смеялся, плакал.

Не скоро вернулся он домой — разбитый, с трясущимися руками, с желтой пеной на губах.

11

Гости завтракали вместе с пастухами в яранге бригадира Орая. Бригадир Орай — сухонький, маленький, уже пожилой человек с голосом необыкновенно густым и громким — расспрашивал гостей о пути. Тымнэро рассказал о случае на перевале. Пастухи с уважением поглядывали на Журбу, восхищались ого находчивостью. Журба, делая вид, что ему не все понятно в разговоре, пил чай одну кружку за другой.

Не застав в стойбище Нояно, Владимир опечалился. Ему очень хотелось встретиться с девушкой, которую не видел уже вторую неделю. Но, узнав, что Нояно выехала в соседнее стойбище Чымнэ и к вечеру вернется, Владимир повеселел.

Когда завтрак кончился, Журба вдруг услышал какой-то непонятный грохот и звон, раздававшийся рядом с ярангой. Владимир вышел на улицу и увидел странное зрелище: женщины со всего поселка несли дырявые чайники, кастрюли, миски, ведра и все это складывали в кучу возле яранги.

Одна из женщин приветливо улыбнулась Владимиру и, указав на гору посуды, сказала:

— Слыхали мы о тебе, что ты оленьим людям посуду чинишь. Вот мы и принесли…

Владимир, смерив глазами кучу посуды, негромко присвистнул.

— Великолепная свалка!.. Это вам, железных дел мастер, памятник при жизни! — имея в виду себя, невесело пошутил он. — Если вас только затем и звали, тогда действительно ни мрамор, ни бронза для вашего памятника не подойдут.

Женщины полуудивленно, полуиспуганно смотрели на человека, говорившего на незнакомом языке. Уж не ругается ли?

А Журба с грустной улыбкой обозревал кучу дырявой посуды и боялся подумать, что все это волей-неволей придется ему перепаять.