Быстрее молнии. Моя автобиография - [5]

Ритм жизни в Трелони устраивал моих родителей. Они оба были сельскими жителями и не хотели жить в продвинутых и бойких местах вроде Кингстона, но даже в глуши они много работали. Им никогда не приходило в голову уйти на отдых. Отец работал менеджером в местной кофейной компании. Много кофейных плантаций располагалось в соседней области Виндзор в нескольких милях к югу от Коксита, и обязанности отца заключались в контроле того, чтобы кофе попадал на крупные фабрики Ямайки. Он всегда вставал рано и разъезжал по стране из одного округа в другой. Часто он возвращался домой поздно вечером. Если маленького меня укладывали спать до шести-семи часов вечера, я мог не видеть отца несколько дней, потому что он работал, работал и работал.

Мама придерживалась тех же взглядов относительно работы. Она была портнихой, и дом всегда был завален тканями, булавками и нитками. Каждый в деревне, кому нужно было починить одежду, приходил к нам, и если мама не кормила меня или не снимала с занавески, то все время что-то зашивала, подшивала или пришивала пуговицы. Позже, когда я подрос, стал ей помогать и вскоре научился накладывать кайму, шить и скалывать булавками ткани. Теперь я уже знал, что делать, если у меня распоролась футболка, хотя всегда просил маму помочь мне. Если она понимала, как что-то работает, например утюг, то могла починить в случае поломки. Я думаю, что одной из причин, почему я был так беспечен, будучи ребенком, была мамина готовность все решить и все исправить.

Приключения ждали меня повсюду, даже в собст-венном доме, где я носился с того момента, как встал на ноги, потому что был самым гиперактивным ребенком на свете.

В Коксите я никогда не голодал, поскольку жил в фермерском поселке, и мы питались тем, что произрастало в округе, а этого было немало: батат, бананы, кока, кокосы, ягоды, тростник, желейные деревья, манго, апельсины, гуава. Все росло буквально на заднем дворе, и маме никогда не приходилось ходить в супермаркет за фруктами. Каждый сезон приносил свои плоды, и я всегда ел, что хотел. Бананы свисали с деревьев, поэтому я просто протягивал руку и срывал их. Было неважно, есть у меня карманные деньги или нет, но если вдруг в животе урчало, я находил дерево и срывал фрукты. Сам того не сознавая, я соблюдал полезную диету, и это помогало мне сохранять силу и здоровье.

А затем начались тренировки.

Дикий кустарник Коксита был естественной площадкой. Как только я выходил из дома, то сразу же мог заниматься физическими упражнениями. Всегда было место, где поиграть, побегать и даже полазить. Лес представлял собой площадку для тренировок любого начинающего спринтера с участками, очищенными от деревьев, и полосами препятствий, сооруженными из поваленных кокосовых деревьев. Тогда и речи не было о том, чтобы сидеть весь день и играть в компьютерные игры, как делают современные дети. Мне нравилось быть на свежем воздухе, везде лазить, все изучать, бегать босиком как можно быстрее.

Посторонним леса могли показаться страшными и дикими, но для нас, детей, это было безопасное место. Там не водились преступники, и в зарослях сахарного тростника не было ничего страшного. Единственная неприятность, которая встречалась в лесу, – это ямайский желтый питон, но и он был неопасен, люди часто даже не обращали внимания, когда он проскальзывал в дома. Правда, я слышал об одном парне, который нападал на змею с мачете, а затем выбрасывал мертвое тело на улицу, там, чтобы убедиться, что змея точно мертва, он давил ее колесами своей машины, а затем сжигал труп. Такой вот своеобразный стиль борьбы с вредителями очень в стиле Трелони.

Я бегал повсюду, и все, что я хотел делать, – это везде лазать и заниматься спортом. Когда мне было лет пять-шесть, я влюбился в крикет и играл в него всякий раз, когда меня выпускали на улицу. При любой возможности я гонял крикетные мячи с друзьями. В большинстве случаев мы пользовались для игры теннисными мячами, но если все шесть мячей улетали в лес или попадали в соседский коровник, то их заменяли резиновые полоски или старые шнурки. Мы часами играли самодельными шарами в боулинг или подбрасывали их в воздух. Когда же речь заходила об изготовлении калиток, я оказывался еще более находчивым – залезал на ствол бананового дерева и срывал большой кусок древесины, затем вырезал в коре три столбика и вычищал середину до тех пор, пока она не становилась плоской. Так она стояла на земле. Еще более оригинальной была игра с кучей камней, заменяющих мячи, и поломанной коробкой в качестве калитки.

В жизни не всегда были только забавы. Случалась повседневная работа по дому и даже ребенком: о господи, мне приходилось иногда работать. Папа опасался, что я унаследую его гены трудоголика, и поэтому всегда просил меня выполнять более легкую работу по дому, например подметать. Практически всегда мне это даже нравилось, но если я вдруг убегал, отец начинал ворчать.

«О, наш мальчик ленив, – говорил он время от времени. – Он должен больше помогать по хозяйству».

По мере того как я взрослел и крепнул, меня просили выполнять более сложную работу по дому, а вот это я уже ненавидел. У нас тогда не было водопровода, и моей обязанностью стало носить ведра из ближайшего источника на наш двор, где запасы воды хранились в четырех больших бадьях. Каждую неделю, если отец был дома, я должен был их наполнять, а это не сулило ничего хорошего, потому что в одну бадью вмещалось 12 ведер, что означало 48 походов к реке и обратно. Ведра были тяжелыми – это было суровым испытанием, и я готов был променять такую обязанность на любую другую работу.