Былой войны разрозненные строки - [13]

Всеобщее оживление вызывали воспитанники полков, как правило, из беспризорников, которых подбирали на улицах. Обычно они находились при музыкантском взводе и играли на малом барабане, постарше на каком-нибудь духовом инструменте, а в общеобразовательную школу ходили вместе с нами. В полках о них заботились, любили. Воспитанники ходили в ладно пригнанном обмундировании и сапогах, о которых мы могли только мечтать, и в красноармейских шлемах со звездочкой. На маршах и парадах маленькие музыканты гордо вышагивали в первом ряду полкового оркестра.

Каждый эскадрон имел лошадей строго одной, определенной масти: вороные и гнедые, рыжие и серые в яблоках последние казались особенно красивыми, ухоженные кони, гордо подняв головы, легко несли всадников.

Наконец появлялись пулеметные тачанки. Встречаемые одобрительными возгласами, они представлялись верхом военной техники. Глядя на них, становилось как-то спокойнее: ну, с такими не пропадем! Четверки лихих коней, отворачивая друг от друга головы, играючи везли это простое, в сущности, грозное изобретение гражданской войны, оказавшееся таким бесполезным и наивным в Отечественной…

Затем ехала артиллерия. Хорошо откормленные кони по четыре и шесть в упряжке, без всякого напряжения тащили внушительные пушки и гаубицы, ездовые сидели верхами, на передках и лафетах орудийные расчеты.

Личный состав считался по количеству штыков и сабель. Так официально и говорили: пехотный полк в составе стольких-то штыков, кавалерийский эскадрон в составе стольких-то сабель. Во время войны эта терминология постепенно исчезла. Взамен появилось выражение активный штык, имевшее строго определенное значение для учета солдат, непосредственно ведущих огневой бой.

А вот и новая техника. Ее встречали молча и уважительно. На грузовых автомобилях ЗИС-5 зенитные пулеметы, внушительно глядящие в небо счетверенными стволами. За ними двигаются огромные, во весь кузов, прожекторы, поблескивающие на заходящем солнце сферическими зеркалами.

Раскинув на все четыре стороны квадратные изогнутые трубы, чем-то напоминающие граммофонные, стоят на машинах звукоуловители.

За полками следовали крытые брезентом санитарные двуколки на огромных, как у арбы, колесах, с большими красными крестами на бортах. А дальше, сколько хватало глаз, шли бесконечные конные обозы. Армия входила в город к вечеру. В толпе встречавших было немало молодых женщин и девушек из деревни домработниц, или, как тогда не стеснялись говорить, прислуги. Многие из них учились, приобретали специальность и устраивались на фабрики и заводы, вместо них приходили новые. Почти каждая имела ухажера-красноармейца, нередко земляка, и вот теперь они выстраивались вдоль улиц, пристально вглядываясь в проходящие колонны.

Войдя в город, полки подтягивались, выравнивались и запевали:

И от тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней!

Армейская жизнь подчинялась строгому распорядку, и неотъемлемой его частью был традиционный сигнал трубы. Сигналист считался в полку почетным человеком, по сигналу трубы привыкли жить не только красноармейцы, но и жители близлежащих кварталов.

Сигналы были на все случаи жизни. Старые солдаты давно подобрали к ним слова, и они передавались от одного срока службы другому без изменений: подъем «вставай, подымайся, это тебе не дома!», обед «бери ложку, бери бак, нету ложки кушай так», отбой самый любимый сигнал всех поколений «ложись, отдыхай…». Существовали сигналы и для боевых действий. Издавались специальные нотные сборники армейских сигналов. Сейчас сигнал «Слушайте все!» для фанфар исполняется перед началом парада или торжественного собрания.

Ежедневно после ужина красноармейцы выходили на вечернюю прогулку, и улицы городов оглашались стройной песней. Особенно слажено пели курсанты:

Школа младших командиров Комсостав стране лихой кует. В смертный бой идти готовый За трудящийся народ.

Время от времени красноармейцы выезжали на заготовку лозы и к вечеру возвращались с притороченными к седлам вязанками. На плацу укладывалось подобие рельсов, по ним бойцы на веревках тянули деревянного коня, а сидящий верхом на этом манекене красноармеец учился рубить установленную в специальных станках лозу. Начинающие кавалеристы нередко наносили сабельные удары по голове манекена, а ушей у многострадального «коня» и вовсе не было. За неуспешность списывали в пехоту.

Зимой была популярна езда на лыжах за лошадьми. Один красноармеец садился верхом, второй становился на лыжи и, держась за веревку, прикрепленную к седлу, мчался за скачущей во весь опор лошадью, выделывая пируэты и обдавая зрителей и прохожих фонтанами искрящегося снега.

Иногда на плацу устанавливалось странное сооружение, вроде высокой деревянной башни. Группа красноармейцев колдовала вокруг нее, нажимая на торчащие из сооружения жерди и рычаги, и через некоторое время, к нашему удивлению, из «башни» вываливался тюк спрессованного сена, аккуратно, крест накрест, перетянутый проволокой.

Но вот назначалась рубка лозы. Это был торжественный день. Как на праздник, собирались на плацу семьи военных, вокруг толпились любопытные. Настроение было приподнятое.