Былое — это сон - [55]

Если у них случались деньги, они становились расточительными и давали бессмысленные чаевые, но чаще всего денег у них не было, и им приходилось прибегать к кредиту, который, к моему удивлению, они получали. Когда им нужно было выйти в уборную, они громогласно сообщали об этом всем окружающим, а вернувшись, докладывали о результатах.

Однажды Бьёрн Люнд пришел в «Уголок», чтобы занять у меня денег, и я спросил у него, когда эти люди работают. Он ответил:

— Как ни странно, но большинство из них работает очень много, главным образом по ночам. Для людей искусства это характерно. Есть здесь, правда, и такие, которые только выдают себя за художников.

Я уже знал этот тип, часто это были совсем молодые люди. Для них не было существенной разницы, сопьются ли они в начале или в конце своей деятельности.

Эти люди хорошо знали каждого официанта и его привычки, им все было известно о хозяине и метрдотеле. В этом и заключалось их искусство жить. Они точно знали, кто не даст в долг, какое у него должно быть настроение, чтобы дал, и у какого официанта всегда можно перехватить десятку.

Я человек весьма начитанный и уже говорил тебе об этом, но в тех произведениях мировой литературы, которые я прочел, мне ни разу не встретилось правдивое описание неприятностей, поджидающих даже самого скромного и непритязательного человека в харчевнях, именуемых современными ресторанами… Многие области жизни еще не вспаханы литературой. Отношение официанта к посетителю когда-нибудь будет описано в поэтической форме, возникшей еще при феодализме. Разница между слугой и господином сотрется раньше, чем писатели обнаружат ее, им трудно ее заметить, — ведь современная эпоха превратила официанта в капризного тирана и диктатора. Теперь человек сидит в ресторане как на иголках, он до приторности вежлив, ибо боится испортить себе настроение, и в конце концов, страдая от унижения, дает официанту чаевые.

В «Уголке» по традиции держали хороших официантов, умевших скрывать свое превосходство и не относившихся к гостям надменно.

Йенни жила так далеко от Осло, что иногда, если ей хотелось провести вечер в городе, она оставалась ночевать у подруги. Однажды я должен был зайти за ней на Вергеланнсвейен. Подругу звали Тора Данвик, я еще не видел ее, на этот раз ее опять не оказалось дома. Йенни была не готова, ей осталось «сделать еще несколько стежков». Она металась по комнате в одном белье и, по-моему, собиралась сшить платье целиком с самого начала. Она оставила швейную машину и стала шить на руках, схватилась за утюг, опять бросилась к швейной машине. Примерила платье перед зеркалом, рот у нее был полон булавок. Сняв платье, снова метнулась к машинке. Глаза ее блуждали, она была поглощена своим делом и что-то бормотала себе под нос. Наконец Йенни предстала предо мной в новом платье и спросила, как она мне нравится.

Мы пошли в «Уголок». Вечер был светлый и очень теплый. Двери и окна были распахнуты. Неожиданно на пороге появился Бьёрн Люнд, с ним никого не было. Остановившись, он приветствовал дочь. Йенни была права, он выглядел молодо и подтянуто, это было не только дочернее восхищение. Я вспомнил одного старого бродягу, который несколько дней работал у меня в саду. Мне казалось, что этот спившийся, изможденный человек лет на десять — пятнадцать старше меня, а ему еще не было тридцати. Одни выносят такую жизнь, другие — нет.

Получилось так, что Бьёрн Люнд подсел к нам. Он с улыбкой смотрел на Йенни, взгляд у него был мальчишеский и насмешливый. Йенни нравилось сидеть между нами, ее глаза победоносно обводили зал: вот я! С американцем и с Бьёрном Люндом!

Это было так невинно, что я похлопал ее по руке.

— Для зятя вы несколько староваты, — заметил Люнд.

— Для кого староват?

Я не на шутку разозлился. Мы с Йенни никогда не говорили на эту тему.

— Ваше семейство явно неравнодушно к Йенни, — продолжал Люнд. — Может, вас следует рассматривать как заместителя, пока ваш брат не освободится?

Его дерзость обезоруживала. Я пропустил это замечание мимо ушей.

— Должен сказать, что Карл Торсен никого не убивал. Ваш брат осужден несправедливо.

Я сухо спросил, не считает ли он, что Антона убила Йенни.

Он откинулся на спинку стула и захохотал:

— А бог его знает! Во всяком случае, не Карл, ему никогда бы не пришло в голову покупать револьвер. Уж я-то знаю, поверьте, Карл слишком много рефлексировал, такие люди не стреляют. Вам, наверно, известно, что он занимался продажей ювелирных изделий — золота, серебра — и прекрасно знал свое дело, тут любой станет тихим и вдумчивым, каков бы он ни был раньше. Что же касается свидетелей, то кондуктор — просто дурак, а старьевщик ошибся. Клянусь вам, стрелял не Карл. Мне жаль матушку Йенни — быть дочерью норвежской конституции и иметь дочь, замешанную в убийстве!

Он гомерически расхохотался, кругом заулыбались.

Гюннер и Сусанна пришли вместе с больным Трюггве и тоже подсели к нам. Оба были с Люндом на «ты». Трюггве выпил сок и сидел, опустив голову, рыжая челка падала ему на глаза, казалось, он пребывает в последней стадии опьянения. Люнд хлопнул его по плечу: