Былинка-жизнь - [22]

Ким слушал и с придыханием задавал вопросы, досадливо отмахиваясь головой, когда в большинстве случаев Имоджин отвечала озадаченным «не знаю». Сам он почти не говорил, собирая в себе последние силы, зато ее речь лилась неостановимым потоком, со всеми подобающими детской речи порогами и излучинами.

И только когда они вдруг оказались на широком серебристо-белом большаке, заключенном в черные берега ночного молчания, вдали от деревень и пахотных нив, до Имоджин дошло, что Ким резанул напрямик через Чертов лес, оставив далеко в стороне и мельницу со сходящим с ума Фиссом, и многочисленные хутора вдоль королевского тракта. Ночной озноб окончательно разбудил Имоджин, особенно когда она сообразила, что до городища осталось всего ничего, не более получаса.

Прихрамывающий Ким — его обувь развалилась, и он стер себе пятки в кровь — ухмыльнулся ей, очевидно, из самых последних запредельных сил.

— Немного быстрее, — прохрипел он, — чем обернулись бы конники с Олойхором, верно?

Руки у него до самых плеч были в гусиной коже. Тем не менее выглядел он явно довольным.

Ворота королевского двора ожидали их настежь распахнутыми. Там суетились люди и метался факельный свет. Огня было столько, что казалось — горят бревенчатые постройки. Лошади звенели сбруей. Наклоняясь под перекладиной врат, въезжали и выезжали верховые. Словом, суета стояла почище той, когда все, способные держать оружие, ловили разбойников на горе Кнааль.

Ким переступил порог, и по мере того, как он шел через двор и как челядь замечала его присутствие, наступала тишина, которая как будто нахлестывала ему сзади на пятки. От дверей терема коротко взвизгнул бабий голос. Кто-то принял Имоджин у него с рук и уволок в терем под причитания мамок, но тяжесть почему-то никуда не делась. Чей-то повелительный жест дал отбой суматохе. Колени у Кима дрожали, и он часто моргал, почти ослепнув от факельного света. Глаза слезились, и он, стыдясь мокрых скул, поминутно утирал их кулаком.

Он не заметил отца, стоявшего на лестнице среди толпы, высыпавшей навстречу. Случайно или нет, но он оказался обращен лицом к распахнутым створкам конюшни, откуда как раз, пошатываясь и кусая губы, выходил его брат.

Олойхор внимательно посмотрел в лицо Киму, подошел, помахал ладонью у того перед глазами. Рыжий брат повел головой, но с опозданием.

— Красный коридор! — догадался черный брат. — Ты — в красном коридоре. И за каким лядом это понадобилось? Что ты выиграл? Час? Два? Кто-то послан вас искать. Теперь не найдет. Или ты думаешь, — он кивнул в сторону конюшни, — что это позволит тебе благополучно миновать Циклопа Бийика?

Киммель мотнул головой.

— Ей было нужно, — выговорил он, спотыкаясь на каждом слове, — чтобы ради нее что-то делалось. Это было самое лучшее. Хотя бы видимость.

Хромая на обе ноги, он покорно и бессмысленно проволокся в створки, гостеприимно распахнутые для него.

— Увы, — глубокомысленно произнес Олойхор ему в спину. — Сегодня нас не вознаградят за достойные деяния. Сегодня мы только пожнем плоды порыва, подвигнувшего нас на подвиги. Узри несправедливость мира! — Он сам не понял, икнул или хихикнул. — И пусть кнут Циклопа смягчится над тобой. Хотя, говоря по совести, едва ли было бы честно, чтобы тебе досталось меньше моего.

Будто в подтверждение его слов из глубины конюшни донесся резкий щелчок плетеного ремня.

8. Десятка Мечей

Клаусу пришлось смириться с тем, что эта ночь выдалась бессонной. Даже жар уже прогорел. Терем наконец затих, но королю сегодня требовался собеседник. Плечистым силуэтом король вырисовывался на фоне окна в покоях Лорелеи. Королева сидела в кресле, кутая плечи в шаль. Может, это сказалось общее волнение, а может, просто ночь выдалась знобкой.

— Итак, — сказала она королю, — осмелюсь предположить, Киму сегодня досталось меньше?

Клаус покачал головой.

— За то, что они сделали хорошего, им воздастся позже. Надеюсь, они поняли, что их выпороли за непослушание, ложь и то, что им вздумалось подвергнуть опасности Имоджин.

— Ты доволен, — безошибочно определила Лорелея. — Зачем тебе играть в бога? Твой Ким получил фору в сто очков.

— Во все, какие есть, — отозвался ее муж. — Но ей решать еще не завтра. У тебя есть надежда.

— Да, — согласилась королева. — Ойхо талантлив, ярок и блестящ. Со временем ему, как вожаку, не будет равных.

— А Ким — хороший честный парень.

— Выбор, — напомнила Лорелея, — делаешь не ты. Должна ли я напоминать мужчине, как ослепительна красота? Как победительна харизма? Ким рядом с Олойхором — бесцветный увалень.

Предупредительный сумрак маскировал улыбку на устах Клауса.

— Ким больше похож на меня.

— Этого достаточно для предубеждения?

— Имоджин, — сказал он мягко, — знает обоих лучше, чем даже я или ты. Ее выбор, каким бы он ни был, будет более обоснованным, чем твой или мой.

— А ты? — требовательно спросила Лорелея. — Как в этой истории поступил бы идеальный король и мужчина?

— Как я могу ответить? Меня ж не двое. Можешь быть уверена, я не оставил бы тебя одну.

Лорелея коротко хохотнула в своем углу, добившись, чтобы Клаус обернулся к ней за объяснениями.

— А что, если она оставит в дураках всех и сбежит с начальником стражи?