Былинка-жизнь - [13]

Внезапно она остановилась как вкопанная, и братья поневоле вынуждены были сделать то же самое.

— Что-то здесь не так! — заявила Имоджин.

Принцы переглянулись и против обыкновения не сказали ни слова. Имоджин встревожилась. Огляделась. Тишина стояла оглушительная, словно голову тряпками завязали. Солнце резало глаза до боли, дышать было почти нечем. Дорога тянулась в гору, рассекая собою массив дымчато-зеленого леса сколько видел глаз, то есть — до макушки пригорка, за которым скатывалась вниз. Впечатление было такое, словно эта щель проходит через весь мир до самого края и что до самого его края тянется молчаливая дремучая чащоба.

Именно что молчаливая. Напряженно вскинув голову на тонкой шее, Имоджин вслушивалась в полдень и не могла уловить ни единого звука. Даже принцы, кажется, перестали дышать. Ни единого птичьего щебета.

Более того — молчали кузнечики, без которых, кажется, совершенно немыслима летняя тишина. Ни одна божья коровка не ползла по своей травинке, и ни одна мошка не вилась в воздухе. И тягостное чувство было такое, словно откуда-то издали наползала гроза.

Оставив мальчишек стоять замерев, Имоджин кинулась к лесной стене. Мрак смыкался уже в нескольких шагах от опушки. Под ногами стлался густой, как тканый тряпичный половик, черничник… без единой ягоды, хотя было самое время. Грибов тоже нет. Даже вызывающе-красных мухоморов. Правда, Имоджин споткнулась о поганку, тянувшую вверх свою ядовитую голубую шляпку, но поганки не в счет. Это мертвые грибы.

Тишина была настолько полной, что забивала глотку, словно кляп. Находиться в этом лесу было… невыносимо. Тут даже… паутины не было! Кое-как Имоджин выбрела на освещенную солнцем дорогу. И сама она, и два ее спутника, самые крутые до края земли — но только, чур, после Циклопа Бийика! — показались ей исчезающее маленькими.

— Что это за место? — осипшим голосом спросила девочка. — Куда вы меня притащили?

Сейчас, ей казалось, она вправе требовать ответа. Да и мальчишки, как ни странно, не возражали. Ее бледное перекошенное лицо и растрепанные волосы произвели впечатление даже на них, как бы ни хотелось им выглядеть закаленными жизнью циниками.

— Давайте, — сказал Ойхо, — перекусим. Заодно и переговорим.

И первым сел в траву.

Когда несколько часов назад они бодро шагали по дороге, вьющейся между полей, насыпной и плотно утоптанной, как будто взгорбком своим приподнятой над плоской землей, подталкивающей колеса — катиться, а ноги — шагать, свежий ветер овевал их разгоряченные лица и щиколотки. Сейчас же, прикасаясь к сухой горячей обувной коже, ступня сама себе казалась распухшей, распаренной губкой, освежеванным куском мяса. Опустив голову, Имоджин решительно разулась.

— Ты после в них ногу не впихнешь! — запротестовал Ойхо. — А без них будет медленнее.

— Но согласись, — сказал рыжий близнец, перехватив его взгляд, — что идея здравая.

И сделал то же самое. Ойхо только губы поджал. То, что тут происходило, выводило ситуацию за рамки предписанного им плана. И, вероятно, он уже жалел, что они взяли с собой девчонку. Куда веселее было бы после похваляться перед нею, когда в тереме погашены все основные огни, в ее спальне, назначенной штабом еще в те времена, когда Имоджин было семь.

— Здесь не следует задерживаться дотемна, — буркнул он. — На пути ни в ту, ни в другую сторону.

Еще час назад Имоджин буквально умирала с голоду.

Теперь ей и кусок не лез в горло, а запах лука заставлял внутренности скручиваться в спазматический клубок. С трудом ей удалось протолкнуть в желудок немного хлебного мякиша. Пятачок солнечной травы, на котором они сидели, казался слишком маленьким, а черные стены леса с обеих сторон — чересчур высоки, и девочке приходилось бороться с ощущением, что ребята уселись в аккурат на полосе меж двумя враждебными армиями. Неужели близнецы настолько слепы?

— Там, — спросил Ким, — и вправду есть что-то?

Повисла пауза, в течение которой Имоджин пыталась пропихнуть кусок сквозь судорожно сжавшееся горло и сообразить, как объяснить им, что дело как раз в том, что в лесу вовсе никого нет. Однако ко времени, когда ей это удалось, она уже не была в этом столь уверена. Вспомнилось ощущение пристального недоброго взгляда, пытаясь отследить источник которого она напрягала глаза до боли, но в результате обнаружила, что никто не таится ни в густых зарослях, ни под поваленным стволом, ни среди корней, откуда Имоджин уже почти ожидала увидеть пару зеленых или красных огоньков. Как будто в ответ на стремительные повороты ее головы в попытке разглядеть ускользавшее оно снова и снова перемещалось, прячась за ее плечом и обманчивым движением дразня боковое зрение. И ощущение этого незримого присутствия было тяжелее, чем прочее все.

— Да, — сказала она сухо.

Поднявшись на ноги, Имоджин с внезапным раздражением отряхнула крошки с подола. Попутно обнаружилось, что оборвались и вылезли нитки вышивки на узорчатой кайме. Хотя платье было старое — никакое другое она в здравом уме не надела бы ни в лес, ни на рыбалку! — поврежденная вышивка огорчила ее, потому что была плодом ее собственного напряженного труда под присмотром бдительной Агари. Преодолевая тяжелый жаркий воздух, еще более сгущенный тишиной, ребята вновь двинулись в путь.