Были деревья, вещие братья - [30]

Под забором снова охотилась кошка.

Навострив уши, заколотив хвостом, приготовилась она к прыжку, потом прыгнула, однако в лапах осталась пустота. Но она не теряла надежды и снова устраивала засаду.

Хинд долго не мог заснуть, лежал, уставясь в черный потолок. Теперь он не боялся даже черного человека с отцовским молотом.

В Паленой Горе вывозили навоз.

Глинистую проселочную дорогу развезло, моросил дождь. Работали тихо, почти без слов. Паровое поле, на котором Мооритс гикал и кричал, исчезало под навозом.

Вечером на Яака нашел стих. Схватил Элл и давай ее тискать и ломать, Элл сначала смеялась и визжала, а под конец рассердилась:

— Прочь поди, в грех не вводи!

Батрак только посмеивался.

Телега опустела. Хинд обтер днище пучком соломы и в телегу. Элл вырвалась из рук Яака, тоже запрыгнула и обхватила Хинда за пояс. Лалль затрусила вниз по косогору. Девушка победно поглядела на оставшегося в поле батрака.

Когда солнечный диск исчез за горизонтом, а Элл пошла в хлев доить коров, в летнюю кухню, где Паабу варила кашу, вошел Яак с охапкой хвороста и с грохотом вывалил его перед очагом.

Довольная Паабу похвалила его за работу

— Бывает, и холоп старается.

— Будь добр, подбрось пару веток под котел.

Яак подбросил. Сырые ветки зашипели на огне, а когда влага испарилась, вспыхнули ярким пламенем. Котел на крючке разом заклокотал.

— Сразу чувствуется: мужская рука, - похвалила ключница.

Яак мигом растаял, его маленькие глазки засветились радостью.

— Тебе бы замуж надо, Паабу!

— Успеется! — перешла на серьезный тон ключница.

— Так ли. Иная все ждет, выбирает да перебирает, а потом глядишь в девках осталась.

Паабу помешала мутовкой кашу. Ее лицо пылало от жара котла и огня.

— Хозяин с Элл хороводится. Видала, сегодня приехали на телеге обнявшись.

— Небось не слепая, ответила ключница неожиданно резко.

Яак посидел немного, думая о своем. Потом спросил, глядя на огонь:

— Как ты думаешь, могут меня хозяином сделать?

— Так ты в хозяева метишь?

— Стал же хозяином коннуский Авдрес, а ведь он тоже был батрак, барщинник.

— В Конну совсем другое дело, там хозяин запил, хутор запустил.

Батрак ничего не сказал. На него снова нашло наваждение.

Переход из одной веры в другую продолжался. Снова появились люди, сновавшие меж мызами и свежеиспеченными православными приходами, в руках отказные грамоты, в ногах прыть, в котомке полувейный хлеб урожая тысяча восемьсот сорок пятого года. Вновь обращенные бормотали русские молитвы, не понимая в них ни единого слова,— тем вернее, мол, помогает бог.

— Это древняя и крепкая вера,— сказал однажды Яак хозяину.— Я тоже думаю перейти в православные, получу тридцать рублей, отдам тебе долг, не то останусь твоим должником до судного дня, избавлюсь наконец от дохлой лошади, что навязал мне суд.

— А с остальными-то деньгами что думаешь делать? спросил Хинд.

— Соберусь в дорогу, возьму с собой Паабу,— ехидно ответил Яак.— Мне ведь тоже кашевар нужен. Там всем места хватит, да и я парень не жадный.

В душе хозяина закипело. Он был готов наброситься на батрака.

Положение спасла Паабу. Ключница вышла из амбара с миской в руке. Она все слышала, стоя за дверью.

— Это кто ж тут собирается в теплые края? На-ка отнеси крупу в избу.

Яак нехотя поднялся с примостков амбара.

Хинду стало неловко за свою вспышку. Хорошо еще, что [ он не сцепился с батраком. Без единого слова пошел он чинить изгородь.

Раннее утро. Солнце еще не встало, но птицы уже пели повею, воздух был мягок, как сливки. Внизу, на покосе, белел туман. Яак собирался в мызу возить навоз, полосатая котомка с хлебом уже висела на колу. Хинд вывел Лалль из конюшни и подвел к колоде, где с вечера была налита вода.

— Сегодня я беру мерина,— заявил Яак.

— Возьми Лалль!

— Не хочу. У мерина шаг резвее.

— У мерина шея стерта, будто не знаешь.

— Эка важность.

Батрак отправился на конюшню.

— Не смей трогать мерина, слышишь? крикнул Хинд.

Яак и бровью не повел.

Хозяин бросил Лалль и побежал за батраком.

— Возьми Лалль, не то я…— заорал он с исказившимся лицом и схватил дугу, стоявшую у стены.

— Думаешь, я тебя, хиляка, боюсь? — отрезал батрак и схватил его за горло, прижал своими жилистыми руками к стойлу, так что у хозяина дух занялся. Дуга выпала из его рук, пестрые круги побежали перед глазами.

Яак взглянул через плечо, не видать ли кого во дворе. Только Лалль, пофыркивая, пила из колоды да из летней кухни вился дымок.

После чего он взял под уздцы мерина и отправился на барщину. Будто хозяина и не было. Будто он сам хозяин.

СИЛУЭТЫ В ЛЕТНЕЙ НОЧИ

Коростель рано закряхтал во ржи — год обещал быть урожайным.

Хинд гнул горб на мызе и дома. Был на работу злой. Потому что работы у него теперь было много, очень много. Всюду, куда ни глянь, развал. Издали виднелась разоренная крыша хлева с набросанными на нее ольховыми листьями и кострицей.

И все остальное на хуторе было убогим и жалким, обветшалым и запущенным.

Со стороны могло показаться, что все на Паленой Горе осталось без перемен, только старого хозяина нет. А так все как прежде: все так же лежит на дворе тень от холма, луга окутаны туманом, в лесу, вокруг угольной печи старого Раудсеппа, прыгают ягнята.