Была ли альтернатива? («Троцкизм»: взгляд через годы) - [5]

В известном смысле такое положение было навязано большевизму враждебными ему политическими силами. Все другие политические партии, в том числе именовавшие себя социалистическими, не только отвергли социалистический выбор, предложенный большевиками, но и вступили с последними в вооружённую борьбу. Тем не менее большевики прилагали немалые усилия к тому, чтобы и далее удерживать «советские» партии (т. е. партии, входившие до октября 1917 года в Советы) в рамках советской легальности [5]. Даже в годы гражданской войны эсеры, меньшевики и другие левые партии допускались в Советы всякий раз, когда они отказывались от вооружённой борьбы против Советской власти. Ленин приветствовал переходы «от меньшевизма и эсеровщины, тянущих к Колчаку и Деникину, на сторону меньшевизма и эсеровщины, тянущих к Советской власти», и подчёркивал, что большевики «делали известный шаг навстречу со своей стороны» [6], как только эти сдвиги в чём-то реальном проявлялись. Даже в декабре 1920 года лидеры этих партий присутствовали и выступали на VIII съезде Советов в качестве приглашённых.

12 ноября 1917 года эсеры получили на выборах в Учредительное собрание 58 процентов голосов, большевики — 25 процентов. Меньшевики и близкие к ним национальные социал-демократические группы собрали менее 5 процентов, кадеты и другие буржуазно-помещичьи партии — 13 процентов голосов. Таким образом, выборы показали, что подавляющее большинство избирателей голосовало всего за две из десятков существовавших тогда политических партий. Однако эти выборы не отражали реально сложившегося к тому моменту соотношения политических сил, поскольку они проходили по устаревшим спискам, составленным до разделения эсеровской партии на две: правых и левых эсеров. Спустя три дня после выборов это размежевание, сложившееся ещё в период подготовки Октябрьского восстания, в котором левые эсеры принимали активное участие, было окончательно закреплено. Как пишет Э. Карр, «большая часть (эсеровской.— В. Р.) партии вступила в коалицию с большевиками и формально порвала с другой частью эсеров, которые продолжали яростно бороться против большевиков. Соотношение между правыми и левыми эсерами в Учредительном собрании — 370 к 40 — было случайным. Оно было совершенно иным, судя по соответствующему соотношению между делегатами съезда крестьян» [7] (речь идёт о Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов, проходившем 11—25 ноября 1917 года).

Таким образом, «народ фактически голосовал за партию, которая уже не существовала» [8],— писал Ленин. Это обстоятельство стало основанием для решения ВЦИК, состоявшего из большевиков и левых эсеров, о роспуске Учредительного собрания в том случае, если оно не поддержит первые декреты Советской власти. Спустя несколько дней после этого (10 декабря) Советское правительство было реорганизовано из однопартийного в коалиционное, состоявшее из 11 большевиков и 7 левых эсеров. Незадолго до подписания Брестского мира Ленин обсуждал с Прошьяном, одним из лидеров левых эсеров, вопрос о возможности слияния большевистской и левоэсеровской партий.

После заключения Брестского мира левые эсеры разорвали правительственную коалицию и вышли из Совнаркома. Однако они продолжали работать во ВЦИКе и в местных Советах. Среди делегатов V Всероссийского съезда Советов (июль 1918 года) левые эсеры составляли около трети. Лишь после вооружённого мятежа этой партии, направленного на срыв Брестского мира и отстранение большевиков насильственным путём от власти, легальная деятельность левоэсеровской партии была запрещена.

К началу 1921 года — моменту введения нэпа — все прежние «советские» партии пережили целую серию расколов. Одна часть членов этих партий отошла от политической деятельности и вступила в лояльное сотрудничество с Советской властью в государственных учреждениях, другая часть вошла в большевистскую партию [9], третья часть оказалась в эмиграции или действовала в подполье, вынашивая интервенционистские замыслы против Советской власти.

Введение нэпа было воспринято буржуазно-либеральными и бывшими «советскими» партиями как возвращение к естественному, нормальному развитию русской революции, которая, с их точки зрения, должна была быть буржуазно-демократической. Вслед за либерализацией экономических отношений они ожидали аналогичных изменений в политической надстройке, т. е. установления буржуазно-демократического строя. Разномастная эмиграция, хотя и раздираемая внутренними противоречиями, была готова в любой благоприятный момент к возобновлению вооружённой борьбы против Советской власти ради свержения большевиков и ликвидации социальных завоеваний Октябрьской революции. Внутри страны существовала так называемая «внутренняя эмиграция», т. е. социальные силы, лишённые возможностей легального политического оформления, но также готовые поддержать капиталистическую реставрацию.

В этих условиях большевистская партия, с огромным трудом выводившая страну из состояния разрухи и экономической блокады, лишённая ожидавшейся поддержки от революций в других странах (многочисленные революционные выступления на Западе были жестоко подавлены, а новая революционная волна поднялась лишь в 1923 году), не допускала открытого политического волеизъявления партий, занимавших однозначно контрреволюционные позиции. Однако при этом большевики не отказывались от своей прежней программы демократизации политической жизни на основе утверждения непосредственного народовластия. Ленин и другие большевистские лидеры подчёркивали, что принуждение и насилие составляет лишь одну, и притом не главную, сторону диктатуры пролетариата. Важнейшей стороной пролетарской диктатуры они считали движение политического строя в направлении к «полугосударству», т. е. социалистическому самоуправлению трудящихся. На опыте двух первых русских революций (1905 года и Февральской) Ленин открыл политическую форму «полугосударства» — демократические Советы как выражение непосредственного участия народных масс в управлении обществом и государством.