Бычок - [2]

- Что я бандит, что ли? - обиделся Андрей, с грохотом высыпая свои трофеи обратно в рундук. Его тело напоминало поле битвы после полного взаимного уничтожения противоборствующих сторон. Прощание с берегом было бурным. Падение в койку и первые звуки пронзительного храпа случились одновременно. Сыграли боевую тревогу, но я, будучи пассажиром, а не членом экипажа, ее проигнорировал и, не вылезая из койки, обреченно загибал пальцы, уточняя перечень незавершенных на берегу дел и невыполненных обязательств. Когда серия характерных звуков, стуков и сигналов позволила предположить, что контакт с сушей успешно разорван, я решил прекратить самоистязание в несомненной уверенности в том, что море все спишет. Разбудил меня троекратный стук, сопровождавший появление в каютном пространстве нового лица - старлея медицинской службы с портфелем в руках, одетого, как ни странно, в тропическую форму.

- День добрый. Меня в соседнюю каюту разместили. Зашел познакомиться - сообщил он, доброжелательно улыбнувшись и представившись Борисом.

- А чего так вырядился? Еще и Босфора не прошли, а ты уже - весь в голубом, спросил я, вылезая из койки и пожимая руку новому знакомому.

- Тут дело такое: ничего другого не выдали. Призвали на сборы в качестве офицера запаса и, отчего-то, решили отправить на пару недель на эскадру для борьбы с кариесом. Я-то, ведь, - стоматолог по специальности, кандидат от медицины. Отбивался, конечно, как мог. У меня куча проблем на работе в институте, поездка на носу по обмену стажерами в Венгрию и раковина на кухне течет. Никто ничего не слушает. Сказали: или в море, или - на губу на тот же срок.

- Да, ясно. Наверно у адмирала зуб разболелся, он зубного врача и заказал на эскадру, а ты вовремя подвернулся под руку. Плохо, дантист, твое дело. Не хочу пугать, но застрянешь, не иначе, в штабе до прихода замены месяцев на несколько. У всех моряков зубья - ни к черту. Консервное питание и вода из опреснителей, понимаешь? Сверлить тебе - не пересверлить. Наберешь статистики на докторскую диссертацию. Настроение у Бориса упало ниже ватерлинии. Чтоб его хоть немного утешить я предложил допить слегка початую бутылку шампанского, доставленную утром Андреем из мест неизвестных, но сомнительных. Попытка привлечь самого флажка к дегустации оказалась безуспешной. При виде эмблем - зловещих змей, намотанных на рюмки, на погончиках Бориса, полупроснувшийся Андрей простонал, - Доктор, скажите, я буду жить?! - и, не дожидаясь ответа, снова отключился. Шампанское оказалось сладким и почти без пузырьков. Выдохлось, как и наш флажок. На опустошенную бутылку я сделал аккуратную наклейку "Для бычков и недокурков" и пояснил, вопросительно хмыкнувшему доктору, что в один из дней (трудно назвать его прекрасным) многие душу готовы будут заложить за пару затяжек. После этого я засунул еще дымящийся окурок в бутылку и сразу закупорил ее, положив тем самым начало созданию табачного резерва "черного дня". Закуривая предложенную мной сигарету, доктор поежился, косясь на законсервированный бычок. Через темное бутылочное стекло он, в самом деле, смотрелся очень непрезентабельно.

- Да!, - воскликнул Борис, - Я чуть было не забыл про это, - он открыл портфель и вытащил нечто объемное, завернутое в газету. "Это" оказалось трехлитровой пластиковой канистрой, по самую пробку заполненной медицинским спиртом. Решив, что после ужина встречаемся для полноценной беседы в нашей каюте, мы, хорошенько запрятав канистру, разошлись по делам. Я, например, намеревался проверить состояние своего груза и установить контакты с местным народом. Нам ведь, небось, около недели здесь крутиться и кормиться.

Когда я, облазив почти все судно и проторчав пару часов на мостике с командиром, вернулся в каюту, флажок с дантистом были уже хороши. Из канистры оказалась освоена изрядная доля "шила", а по помещению струились и циркулировали потоки табачного дыма, смертельной для любой биомассы концентрации. Смолили, естественно, мой "Беломор", поскольку позаботиться о создании табачных запасов на поход - не сподобились. Они сидели, обнимая друг друга за плечи и обмениваясь какими-то междометиями и обрывками фраз, свидетельствующими о полном взаимопонимании и глубоком перекрестном сочувствии. Я открыл иллюминатор для проветривания помещения и прислушался к беседе. Далеко не сразу, но удалось понять, что доктор, как и Андрей, недавно пережил развод и все, связанные с ним, коллизии. Из словообмена следовало, что и в семейной жизни собутыльников было очень много схожих моментов, как правило, негативного свойства. Одним словом, складывалось впечатление, что они оба последовательно (а скорее всего - одновременно, что кажется противоестественным) состояли в законном браке с одной и той же мегерой, хитро притворявшейся обычной и, более того, привлекательной молодой женщиной. Вся эта обстановка подействовала на меня угнетающе, тем более, что попытки вклиниться в разговор и перевести его на другие рельсы оказались тщетны. Я охотно бы обсудил особенности противоположного пола совершенно в другом, более радостном и оптимистичном ключе. Хлебнув немножко шильца, я попытался закурить, но закашлялся и, забросив с отвращением бычок в бутылку, ушел прогуляться по верхней палубе. В эту ночь мне снились малосимпатичные ведьмы, рассекающие воздушное пространство верхом на дымящихся папиросах типа "Беломорканал". Пробуждение было еще кошмарнее. В середине незавершенного сюжета в сон вклинился пронзительный победный клич: - Ага! Попалась! Выскочив из каюты с отвратительным предчувствием встречи со знакомой по сновидению дамой, я столкнулся, однако, с командиром, радостно размахивающим над головой подвешенной на леске крысой. Оказалось, что тот уже давно расставил в качестве капканов петли-удавки по трубопроводам у себя в гальюне и душевой, а теперь, наконец, торжествовал победу над злейшим врагом, сожравшим его шлепанцы, кобуру и конспект первоисточников по политучебе. В течение последующих нескольких дней, пока наше суденышко продвигалось через проливы в зону восточного Средиземноморья, картина в каюте оставалась неизменной. Дантист и флажок в клубах густого дыма под легким алкогольным и мощным табачным дурманом снова и снова переживали и пережевывали минувшие события, обстоятельства и эмоции. Все это мне ужасно опротивело, надоело и действовало на нервы, причем отрицательное отношение распространилось и на табачный дым и сам процесс курения. Более того, даже к выпивке я совершенно охладел. Про женщин уже молчу, но их на судне, к счастью, не было. С удивлением обнаружилось, что закуривать мне стало неприятно и даже противно. Хотел обсудить это с дантистом и флажком, но им было не до меня: они еще не исчерпали богатую тематику своих бесед. По судну прошел слух, что кое-где можно разжиться на халяву хорошим табачком и народ ко мне потянулся. Никого популярнее меня в тот период на этой суверенной территории СССР не было. Я решил, что можно и бросить курить, раз не слишком хочется. Спасибо товарищам, траванувшим меня моим же табаком и своими постбрачными мемуарами.