Бузулуцкие игры - [44]

После наведения порядка, на что ушло время, начали метать копье. Степан Николаевич Гладышев, назначенный старшим судьей, нервничал. Ему казалось, что атлеты умышленно целятся исключительно в него, поэтому при каждом взмахе он бросался на землю, закрывая голову руками. Неудивительно, что копье, пущенное сильной рукой ветерана Суфикса, бородача из армянских провинций империи, описало высокую дугу и вонзилось в ягодицу Гладышева.

В соревнованиях опять наступила пауза, вызванная оказанием скорой медицинской помощи судье.

Начали стрелять из лука. Стреляли лишь римские легионеры, ведь по уговору милиция должна была стрелять из табельного оружия, поэтому в этом виде состязаний милиционеры оставались простыми зрителями. Римляне показали свое искусство в полной мере, ни одна из стрел не миновала малой по грудь мишени, установленной старшиной райотдела. В толпе зрителей рукоплескали. И, как оказалось, преждевременно, потому что на огневой рубеж вышел Ромул Луций. В легион он вступил недавно и особых навыков в обращении с этим хитрым оружием не умел. Неудивительно, что одна из стрел, пущенных молодым, еще не прошедшим курса молодого бойца легионером вновь угодила именно в Степана Николаевича Гладышева, вонзившись в его вторую ягодицу.

Опять все начали суматошливо оказывать помощь судье. Гладышев фальцетом голосил, что это покушение, что он этого так не оставит, требовал немедленно возбудить уголовное дело и провести расследование, благо большая часть милицейских следователей приехала в лагерь, а эксперт-криминалист бегал по стадиону с фотоаппаратом в руках, пытаясь поймать самые эффектные кадры для стенда «Богатыри Придонья».

Расследовать, разумеется, никто ничего не стал, ягодицы Гладышеву перевязали, и кровью он не истек, но быть судьей в стрельбе из пистолета наотрез отказался, мотивируя это тем, что пуля — дура, не ягодицу — лоб прошибет.

И как в воду глядел: милиционеры оказались никудышными снайперами, половина из них и в мишень попасть не смогла, но один из них — старшина Калмыков — удачным выстрелом побил пол-ящика минералки у продавщицы их кооперативного магазина. Степан Николаевич Гладышев искренне перекрестился, говоря, что есть на свете Бог, он и отвел руку стрелявшего в другую сторону, а согласись он, Гладышев, на судейство, лежать ему у ног продавщицы бездыханным и окровавленным.

Солнце к тому времени уже поднялось, начало припекать, и соревнующиеся то и дело прикладывались к бутылкам с водой. Видимо, в них была не простая вода, потому что в выжимании гири преуспел лишь известный римский силач Крат Силий Многий, поднявший гирю сотни полторы раз.

В перетягивании каната победила дружба. Канат, как водится, лопнул, и противники дружно извалялись в пыли, после чего разделили очередной бидон вишневой настойки. Настойка была отменной, но ударяла в голову. Неудивительно, что в классической греческой борьбе победитель так и не выявился. В финальном поединке встретились испытанный временем и врагами Корнелий Юлиан Долабелла и известный всему Бузулуцку старший Участковый Соловьев. Последний был столь же ловок, сколь неуклюж и силен был его противник, однако провести победное туше и уложить соперника на лопатки старшему участковому никак не удавалось. Он прыгал вокруг рослого легионера, имитировал захваты и уклонения от них, потом остановился и предложил перевязанному, точно Щорс, но совсем в иных местах, Степану Николаевичу Гладышеву отдать победу ему. Пока Гладышев препирался со старшим участковым, римлянин пришел в себя и коварно напал на соперника сзади.

— Хомо хомини люпус эст! — кричал он запальчиво.

— Пусти, гад! Ападе а ме! — кричал, извиваясь в руках соперника, Соловьев, — Поркус ты! Пусти же! Ты не Долабелла, а настоящий… — и участковый инспектор удачно переиначил фамилию легионера, сделав ее нецензурной. — Люпус эст! Волчара позорная!

Легионеры из числа зрителей обидно хохотали. Верный своему вечному напарнику сержант Семушкин вскочил на ноги, расстегивая кобуру своего надежного, хотя и изрядно потертого ПМ. На нем повисли сразу с обеих сторон.

— А я не дам Михал Денисыча обижать! — кричал Семушкин. — Чего он, как голубой, сзади лезет! Слабо ему, козлу римскому, нашего участкового по-честному завалить?!

Видно было, что наливка подействовала на сержанта не лучшим образом. Семушкин ругался, мешая русский мат с крылатыми латинскими выражениями, однако пистолет у него отобрали, а без табельного оружия сержант был не опаснее наручников, которые на него надели сослуживцы.

Федор Борисович встал из-за главного судейского стола и, заложив руки за спину, медленно подошел к нарушителю спокойствия. Было в медлительности начальника районной милиции что-то от сановитой горделивости римских цезарей и принцепсов. Даже в брезгливо оттопыренной губе чувствовалось нечто августейшее. Встав перед Семушкиным, он молча оглядел его с растрепанной головы до все еще елозящих по траве ног. Среди римлян о взаимоотношениях начальников и подчиненных в стране варваров рассказывались легенды, которым особо никто не верил. Сейчас римляне воочию наблюдали, как долговязый сержант Семушкин под хмурым взглядом своего начальника превратился в испуганного субъекта среднего роста, а при первых словах Федора Борисовича вообще съежился до лилипутских размеров.