Буйная Кура - [22]

Салатын не успела опомниться, как мать обернулась, набросилась на Мелек и начала ожесточенно хлестать ее по лицу. Салатын хотела разнять женщин, но не сумела этого сделать, мать оттолкнула ее, а Мелек успела шепнуть: "Не мешай..."

Закусив губы и, как видно, сдерживая крик и рыданья, Мелек стояла прямо, подставив всю себя под неистовые удары обезумевшей женщины. Платье на ней пошло клочьями, полетели волосы, появились царапины и синяки, а Зарнигяр-ханум все хлестала и хлестала, стараясь попасть по глазам, по губам, по груди, по самому прекрасному и соблазнительному, что было в юной Мелек. Мелек не издала ни звука, не сделала никакой попытки защититься. Она ждала, пока Зарнигяр-ханум устанет и оставит ее в покое. Так и произошло.

Зарнигяр-ханум колотила соперницу, пока не выбилась из сил, а потом как подкошенная повалилась на тахту.

Мелек только этого и ждала. Мгновенно она упала на колени и спрятала лицо на груди у своей обидчицы. Та сначала хотела оттолкнуть ее от себя, но потом вдруг Салатын увидела, что мать прижала к груди голову своей соперницы и в голос завыла. Только теперь дала волю слезам и рыданьям и Мелек. Салатын подбежала и присоединилась к плачущим женщинам. Они рыдали, обнявшись, словно люди, попавшие в общую беду и ищущие опору друг в друге.

Мелек почувствовала облегчение. Исчезла боль, сжимавшая сердце все эти дни, стало легче дышать. Она подняла голову. Ее лицо было красно от побоев и слез, мокрые волосы прилипли к щекам. Она убрала их, провела по лицу рукой, уставилась на Зарнигяр-ханум и всхлипнула, словно малый ребенок.

- Убей мевя, терзай каждый день, только не прогоняй из дому.

Теперь настала очередь молчать Зарнигяр-ханум.

- Стану я жертвой твоих детей. Весь век буду тебе верной служанкой.

Зарнигяр-ханум продолжала молчать. Она несколько отстранила от себя Мелек, все еще стоящую на коленях. Наконец кое-как выдавила из себя:

- Уходи, хватит с меня и своего горя.

- Чем я виновата, скажи?

- Убирайся в другую комнату, слышишь?

Мелек поднялась и тихо пошла к двери. На пороге она остановилась, обернулась через плечо. Зарнигяр-ханум сидела, съежившись, жалкая и несчастная. Ее печальный вид растопил бы и камни. В Мелек опять что-то дрогнуло. Она вернулась назад, широко раскрыв руки, обняла несчастную женщину и стала целовать ее руки:

- Лучше бы мне умереть, чем ввергнуть тебя в такое горе. Лучше бы мне совсем не родиться.

Когда Мелек все же ушла, Зарнигяр-ханум ничком упала на тахту. Она уж не рыдала, только громко всхлипывала. Салатын, как ни старалась, не могла успокоить мать. Она не могла понять, что в эту минуту и невозможно успокоить Зарнигяр-ханум. Женщина плакала о своей потерянной юности, о волосах, в которых пробилась седина, о том, что ей под старость не повезло. Ее сжигала мысль, что, как бы она ни старалась, она никогда больше не привлечет к себе мужа, не вернет его назад. С ужасом она поняла, что навсегда потеряла свежесть и силу, нужные ему. Она понимала, что ей не угнаться за Мелек, что теперь всегда Мелек будет под крылышком мужа, а она, Зарнигяр-ханум, останется женой на словах, женой для дома, для хозяйства и для людей. Хотя гнев по-прежнему клокотал в ней, и хотелось бы перевернуть весь дом, но из глубины души какой-то голос говорил ей: "Успокойся, не выбивайся из сил, брошенный камень не полетит обратно, не вернется назад". Женщина плакала, лежа вниз лицом на тахте, и старость накрывала ее своей беспощадной тенью. В доме наступила тишина. Что бы ни творилось в душе у Зарнигяр-ханум, внешне она успокоилась. Мелек рада была, что ее больше не клянут и не бьют. Отлегло на сердце и у Джахандар-аги. Больше он не слонялся как неприкаянный по пустым комнатам.

Теперь, когда все затихло, Салатын стала думать о брате. Она ждала, что он вернется домой, но прошло уж два дня, а Шамхала все не было. Девушка тосковала и не находила себе места. В голову приходили разные мысли. Мерещились обрывы над Курой, мутные водовороты, теснины, сужающие русло реки, вода, мчащаяся по этим теснинам, как бешеная. Если бы кто-нибудь наблюдал за Салатын в это время, мог бы увидеть, как она, находясь в глубокой задумчивости, вдруг вздрагивала и мотала головой, точно так, как стараются отогнать назойливую, нахальную муху. "Пусть перейдут все мои мысли на горы и камни. О чем только я думаю! Глупости какие", - шептала Салатын про себя.

Ей не сиделось на одном месте, и она вышла из комнаты на веранду. Над селом возвышались холмы, а над ними нависали черные громоздкие тучи. Они налезали одна на другую, теснились, накапливались, словно хотели, собравшись с силами, двинуться сюда, перевалить через холмы и обрушиться на село.

Без времени наступила темнота. Тучи по склонам холмов поползли вниз. Загремел гром. И вдруг в небе так и сяк, перекрещиваясь и змеясь, заплясали кривые молнии. Как если бы сошлись два войска и начали биться, скрещивая огненные клинки так, что искры сыпались из клинков.

Облака угрожающе поползли. Ветер, перемешанный с пылью, понесся по травам на лугу и ворвался в село, выметая пыль и мусор по дворам, улицам, переулкам. Ветки и листья на деревьях заплескались на ветру, начали биться друг о дружку. Зеленые кроны вдруг засеребрились, словно покрылись морозом. Это ветер вывернул их наизнанку, листки показали другую сторону. Все шумело, и этот шум нарастал. Куры, помогая себе крыльями, мчались от дождя под навес. И дождь хлынул. Небо застонало и лопнуло со звонким треском, разверзлось, выплеснув на землю серую массу воды. Вода на реке закипела, словно неисчислимая армия вдруг забросала Куру пригоршнями мелких камешков. Вперемежку с дождем на землю и на воду посыпался град.