Буржуа - [135]

Но она, наконец, еще и город цехов раг ехеlеnсе¹²⁸ и господства цехов, и мы должны иметь это в виду, если мы хотим понять, почему она стала цитаделью раннекапиталистического духа.

Благодаря исторической случайности: вражде между императорской и антиимператорской партиями — цехи во Флоренции уже в XII в. достигли участия в управлении городом. «Ремесленные цехи заставили дорого заплатить за поддержку (оказанную императору), и подеста со своими советниками находился на самом деле в зависимости от вновь достигшего политического могущества общественного строя» (433). В 1193 г. были расчищены пути демократическому развитию государства.

Если я теперь указывал только что, что эту особенность флорентийской истории я также делаю ответственной за высокое и раннее развитие капиталистического духа во Флоренции, то это легко может показаться парадоксальным, так как ведь цехи — смертельные враги капитализма. И все же это не парадоксально. Ибо, несомненно, важная доля капиталистического духа, особенно та, которая проявляется в мещанских добродетелях, происходит из тесноты цеховых каморок. Здесь «святая хозяйственность» по-настоящему дома. Она здесь появилась на свет, как дитя нужды. Здесь нужно было быть бережливым, и трезвым, и трудолюбивым, и целомудренным, и чем там еще, если не желать ставить на карту своего существования. Эти добродетели называли христианскими; они и были ими. И культивировать их без внешнего принуждения было, без сомнения, достойным внимания делом самовоспитания. Но не следует все же забывать, что торговец пряностями и шерстоткач получают эти «добродетели» скорее принудительно, как элементы его образа жизни: он должен прийти к убеждению, что делать долги, тратить время на развлечения и любовные интрижки привело бы его к нищенской суме. Мы и наблюдаем повсеместно, как нужда с течением времени делает цеховых все более добрыми «мещанами». Относительно английских и шотландских народов мы получаем положительное этому подтверждение.

«Очевидным является, — пишет превосходный знаток средневековой Англии (434), — что задолго до реформации и раньше, чем какие бы то ни было пуританские принципы могли оказывать свое влияние, веселье в городах исчезло под давлением деловой жизни» (the gaiety of the towns was already sobered by the pressure of business). А другой (435) утверждает действительность того же самого наблюдения относительно развития шотландских городов. Цеховая каморка еще стеснила даже и крестьянское жизненное пространство. Настоящий крестьянин — это маленький сеньор, который живет и дает жить. Городской ремесленник чахнет, засыхает, опустошает себя и делается тем самым родоначальником «мещанского духа».

Правда, то, что этот последний сделался элементом капиталистического духа, что и те люди, которые могли позволять себе вести свободную и несвязанную жизнь, видели свой высший идеал в industry и frugality¹²⁹: Для этого требовалось содействие еще других сил. С одной из этих сил мы познакомились в нравственном учении философов и церкви. Другую я еще назову здесь. Это обиженность.

В последнее время с решительностью указывалось на выдающееся значение этого духовного процесса, который, как известно, Ницше Считает корнем переоценки аристократической ценности в противоположность оценке стадной морали (436). Я думаю, что в истории капиталистического духа он сыграл роль, и я вижу ее в этом возвышении рожденных нуждою принципов мелкомещанского образа жизни до всеобщих, ценных жизненных максим, т. е. в учении о «мещанских» добродетелях как высоких человеческих добродетелях вообще. Люди мещанского состояния, в особенности, верно, деклассированные дворяне, косо смотревшие на господ и на их житье, объявляли его порочным и проповедовали отвращение от всякого сеньориального образа жизни (который они в глубине своей души любили и к которому стремились, но были из него по внешним или внутренним причинам исключены). Основная черта в книгах Альберти о семье — это обиженность. Я уже ранее приводил оттуда различные места, где звучит прямо-таки комичная и детская ненависть к «сеньорам», из круга которых он был исключен; эти цитаты можно было бы легко умножить. И постоянно тирада против всего сеньориального, против сеньориальных развлечений охотой, против обычаев клиентеллы и т. д. заканчивается фарисейской похвалой собственного доброго «мещанства». Несомненно, коммерческие интересы, плоды философского учения, одобрение духовного отца — все это вело к омещанению взгляда на жизнь. Но безграничная ругань, в которую впадает Альберти, как только он заводит речь о «сеньорах», и которая свидетельствует о том, что его опыт позволял думать о них чертовски верно, все же показывает, что, может быть, самым сильным побуждением, приведшим его к доброму мещанскому мировоззрению, была обиженность.

Во все времена она оставалась самой твердой опорой мещанской морали. Добродетельный мещанин еще и ныне провозглашает то положение и охотнее всего сам утешается им: «гроздья — кислы».

Но если где-нибудь и когда-нибудь цехи, в которых «мещанский» образ мыслей господствовал из чистой нужды, но которые охотно также «делали из нужды добродетель», достигают власти и влияния, так что, в конце концов, «задают тон» в государстве, то их образ мыслей неминуемо объявляется общепризнанным и похвальным. Их дух становится общим духом. Этот процесс с особенной ясностью проявился опять-таки во Флоренции, которая именно вследствие этого уже в XV столетии прямо сочится мещанством, тогда как другие города (Венеция!) еще долгое время сохраняют свой сеньориальный отпечаток.