Буря - [15]
— А Вий? Неужели он сильнее Бога?
— Не сильнее. Но сильный. Бабушка говорит, самый маленький бесёнок одним когтем может Землю перевернуть!
— И почему не переворачивает?
— Бог не велит.
— Стало быть, и нам причинить зло тоже Он не велит?
— А то кто же? И Ангелы! Ангелы-хранители. У каждого из нас есть ангел-хранитель.
— Стало быть, когда они рядом, нам нечего бояться?
— Да.
— А они всегда рядом?
— Бабушка говорит: когда не грешим.
— Когда не грешим… И когда мы не грешим? Ангел-хранитель… — произнесла она в задумчивости. — Это же совсем-совсем другое, ну совершенно всё наоборот…
Я понял, что она хотела сказать. Оба мироощущения — час назад и сейчас — были диаметрально противоположными друг другу.
— А что это за история про Пери? Вчера говорили. Я так и не поняла, — спросила Маша. — «Лесного царя» я читала. «Светлану» — тоже. А это про что?
И тогда я стал рассказывать историю Пери — лишённого райского блаженства существа. Стоявший у врат Эдема ангел послал Пери на землю в поисках дара, который мог бы отворить изгнаннику врата Рая. Три дара были принесены к райским вратам напрасно, и только последний отворил их. Не отворила жертва павшего на поле сражения за Родину воина, не отворила любовь земная, и только слёзы покаяния мгновенно отворили для него врата вечности.
— Земная любовь — плохо?
— Неплохо… — возразил я. — Но её одной, видимо, недостаточно…
У калитки Mania сказала:
— Спокойной ночи.
Но разве могла она быть спокойной? Я знаю (от Любы же), что и Mania подолгу не спала. Сидела, обняв колени и уткнув в них подбородок, на диване веранды, где ей стелили, и о чём-то думала. «Я ей: «Маш, ты что не спишь?» — «Не спится что-то. А ты?» — «И мне. Душно. Посижу с тобой». — «Хорошо как! Слышишь?» — «Что?» — «Как звезда с звездою говорит?» — «Чудная, говорю, ты! И вроде бы лоб не горячий. Разве звёзды разговаривают?» — «И даже глядят — таинственно, из глубины. У Тютчева. «И мы плывём, пылающею бездной со всех сторон окружены!» — «Не плывём, говорю, а вращаемся и крутимся. Отсталый твой Тютчев». «А она засмеялась и ну меня обнимать и ронять. Но я её заборола, прижала к подушке: «Спи, говорю, чумная!» Право, что чумная!»
Молчу уж о себе!
9
На другой день у меня была хоть и простая, хоть и земная и в высшем смысле презренная, но всё же радость — мне купили новые брюки. И какие! С лавсаном! Как здорово они поблескивали меленькими искорками на солнце! Как пахли! Какие чудные были на них стрелки! Как ладно они сидели на мне! Леонид Андреевич все же прав. Рубашка на выпуск — форменное безобразие! А это… Но и стыдновато. Опять Люба скажет: «Стиляга!» Как портят нас вещи! И красят, конечно! Тлен! Но что мы без них?
В тот вечер отчасти из-за брючного стыда, отчасти из жмотничества (а вдруг в темноте обо что-нибудь задену и порву или споткнусь и испачкаю), отчасти из-за ни кем ещё не разделённого чувства радости я к Паниным не пошёл (там бы меня не поняли), а весь вечер на чистом стуле просидел у Елены Сергеевны. Она тут же меня поняла и разделила со мной простое земное счастье.
— Ну-ка, ну-ка, повернись! Здорово! Как на тебя сшиты! Ну, невесты, теперь держись!
— Скажете тоже! Да разве в одежде дело?
— А то! Одень пенёк — и тот будет паренёк!
— Правда, идёт?
— Да, правда, правда… Почему спрашиваешь? Влюбился, что ль?
— А как вы догадались?
Она засмеялась.
— Теперь и сама вижу. В зеркало посмотрись! Зарделся-то, а! Как девка красная! И в кого бы, казалось, тут? У тебя, считай, только две подружки и есть. Или на стороне кого завёл? А ну признавайся! Чего лыбишься?
— Это… Вы обещайте только, больше никому…
— Могила!
— В общем, в эту… в Машу… — начал было я, но она тотчас перебила:
— Ах, в эту… в племянницу их!.. В магазине вчера с Любой видала. Ничего, смазливенькая девочка, фигурка, глазки…
Я чуть не задохнулся от возмущения! Фигурка, глазки, смазливенькая! И — всё? Всё, что можно сказать «о ней»? «О НЕЙ!»
— Глубоко заблуждаетесь, Елена Сергеевна, она не такая…
— Как все? Коне-эчно! — подхватила она, но тотчас подняла руки: — Всё-всё! Мир?
Я примирительно улыбнулся.
— Мир. Только вы всё равно никому не говорите.
— Да пока вроде нечего. Не завтра же ты жениться собрался?
— Какое жениться? И дружбы ещё не предлагал!
— А-a… а дружбу что, разве предлагают?.. И как это, интересно, выглядит?
— Ну как… Ты говоришь ей: «А давай дружить?» А она: «Дава-ай!» А потом, в один прекрасный момент, ты ей уже говоришь: «А давай поженимся?» А она: «Дава-ай!»
Елена Сергеевна внимательно выслушала, улыбнулась и взъерошила мои волосы.
— Стало быть, как ты выражаешься, по-правдашнему её любишь? А не врешь?
— Ну, честно, ну!.. — заверил я её и спросил: — А вы, Елена Сергеевна? По-настоящему любили кого-нибудь?
— Почему спрашиваешь? Раз была замужем, значит, любила. Хотя не знаю… Раньше казалось — да. Теперь не знаю…
— Разве такое может казаться?
— Ещё как может! Как в песне поётся? «Если ты одна любишь сразу двух, значит это»… что? «не любовь, а просто кажется»… Так?
— А вы что, сразу двоих любили?
— Я? — удивлённо выгнула она соболиные брови и, словно оправдываясь: — Это я не про себя. А вообще, в меня частенько влюблялись. Есть же во мне что, а?
Чугунов Владимир Аркадьевич родился в 1954 году в Нижнем Новгороде, служил в ГСВГ (ГДР), работал на Горьковском автозаводе, Горьковском заводе аппаратуры связи им. Попова, старателем в Иркутской, Амурской, Кемеровской областях, Алтайском крае. Пас коров, работал водителем в сельском хозяйстве, пожарником. Играл в вокально-инструментальном ансамбле, гастролировал. Всё это нашло отражение в творчестве писателя. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Член Союза писателей России. Автор книг прозы: «Русские мальчики», «Мечтатель», «Молодые», «Невеста», «Причастие», «Плач Адама», «Наши любимые», «Запущенный сад», «Буря», «Провинциальный апокалипсис» и других.
В биографии любого человека юность является эпицентром особого психологического накала. Это – период становления личности, когда детское созерцание начинает интуитивно ощущать таинственность мира и, приближаясь к загадкам бытия, катастрофично перестраивается. Неизбежность этого приближения диктуется обоюдностью притяжения: тайна взывает к юноше, а юноша взыскует тайны. Картина такого психологического взрыва является центральным сюжетом романа «Мечтатель». Повесть «Буря» тоже о любви, но уже иной, взрослой, которая приходит к главному герою в результате неожиданной семейной драмы, которая переворачивает не только его жизнь, но и жизнь всей семьи, а также семьи его единственной и горячо любимой дочери.
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.