Бунтующий человек. Падение. Изгнание и царство. Записные книжки (1951—1959) - [175]

Несколько танцоров уже почти застыли в трансе, подбоченившиеся, с одеревеневшими движениями, с неподвижными и тусклыми глазами. Другие убыстряли ритм в конвульсиях, издавая нечленораздельные вопли. Вопли мало-помалу становились все громче, и когда они слились в один общий рев, предводитель со все еще обращенными куда-то кверху глазами сам испустил долгий, едва внятный, на пределе дыхания крик, в котором можно было различить какие-то слова.

– Видишь, – шепнул кок, – он говорит, что он на поле сражения бога.

Д’Арраст был поражен переменой в его голосе; он посмотрел на кока, тот, наклонившись вперед и сжав кулаки, с остановившимися глазами повторял на месте ритмическое топтание остальных. И вдруг д’Арраст заметил, что и сам он уже какое-то время, не переставляя ног, всем своим телом танцует.

Но барабаны вдруг забесновались, и тут же разбушевался высокий красный дьявол. С горящими глазами, с четырьмя вращающимися вокруг тела конечностями он приземлялся попеременно то на одно, то на другое согнутое колено, убыстряя ритм до такой степени, что казалось, будто он в конце концов распадется на части. Но внезапно в самом разгаре действа он стал на колени и протянул одержимому короткую саблю. Высокий негр взял саблю, не переставая озираться, затем стал вращать ею над головой. В тот же миг д’Арраст увидел кока, танцующего среди прочих. Инженер не заметил, как тот вступил в танец.

В зыбком красноватом свете удушающая пыль вздымалась с пола и еще больше сгущала воздух, липнущий к коже. Д’Арраст чувствовал, как им понемногу овладевает усталость; он дышал все тяжелее. Он даже не заметил, как у танцоров появились огромные сигары, которые они теперь курили, не переставая танцевать; странный запах сигар заполнял хижину и немного пьянил его. Д’Арраст увидел кока, который, танцуя, проходил мимо него, и тоже курил сигару.

– Не кури, – сказал он.

Кок заворчал, не переставая отбивать такт, он уставился на столб в середине хижины с выражением боксера в нокдауне, затылок его сотрясала долгая дрожь. Рядом с ним толстая негритянка двигала справа налево своим звериным лицом, непрерывно исторгая какие-то звуки, похожие на лай. Но самые молодые негритянки погружались в жуткий транс, они не отрывали ноги от пола, тела их тряслись, и дрожь нарастала, доходя до плеч. Головы их тогда двигались спереди назад, как бы отделенные от обезглавленного тела. Вдруг в какой-то миг все зашлись в долгом, беспрерывном и однообразном вопле без вздохов и модуляций, будто все тело, мышцы и нервы переплелись вместе и породили это единое изнуряющее извержение голоса, в котором существа, дотоле безмолвные, обретают дар речи. Продолжая кричать, женщины одна за другой стали валиться на пол. Черный предводитель опускался на колени подле каждой, быстро и судорожно стискивал им виски своей огромной черной мускулистой рукой. Тогда они, покачиваясь, вставали, возвращались к танцу и возобновляли свои крики, сначала слабые, потом все более громкие и долгие, и так много раз, пока общий крик не ослабел, не иссяк, не выродился в нечто вроде хриплого лая, который сотрясал их тела, как икота. Обессиленный д’Арраст, с мышцами, сведенными от его долгого неподвижного танца, придушенный своей собственной немотой, почувствовал, что шатается. Дышать было невозможно – жара, пыль, дым сигар, запах пота… Он поискал взглядом кока: тот исчез. Д’Арраст протиснулся вдоль перегородки и присел на корточки, превозмогая тошноту.

Когда он открыл глаза, воздух все еще был удушливым, но шум прекратился. Только барабаны отбивали бесконечный такт, под который во всех уголках хижины топтались люди, закутанные в белые ткани. Но в центре комнаты, теперь освобожденном от стакана и свечи, группа черных девушек в полусомнамбулическом состоянии медленно танцевала, позволяя ритму опережать себя. С закрытыми глазами, но выпрямившись, они на цыпочках слегка раскачивались взад-вперед, почти не двигаясь с места. У двух из них, тучных, лицо было закрыто вуалью из волокон рафии. Стояли они по обе стороны от другой девушки, нарядно одетой, высокой и тонкой, в которой д’Арраст вдруг узнал дочь хозяина хижины. В зеленом платье, охотничьей шляпе из голубого газа, заломленной спереди и украшенной мушкетерскими перьями, она держала в руке зелено-желтый лук со стрелой, на острие которой была наколота разноцветная птица. На хрупком теле девушки медленно покачивалась, немного откинувшись, ее прелестная головка, а на неподвижном лице застыло выражение безразличной ко всему невинной тоски. Когда музыка стихала, она сонно покачивалась. Только усиленный ритм барабанов давал ей нечто вроде невидимой подпорки, вокруг которой она обвивала свои мягкие прихотливые движения, потом она снова останавливалась одновременно с музыкой и, раскачиваясь, чудом удерживая равновесие, испускала странный птичий крик, пронзительный и в то же время мелодичный.

Д’Арраст, зачарованный этим медленным танцем, созерцал черную Диану, когда перед ним возник кок – его гладкое лицо было теперь искажено. Его глаза уже не светились добротой, в них зажегся какой-то алчный огонек. Сухо, как если бы перед ним был чужой человек, он произнес: