Бунтарка. Берег страсти - [8]

— Знаешь, ты действительно торопишь события. Если, по-твоему, возникли неожиданные обстоятельства, то я опасаюсь, как бы ссора с твоим дядей не усугубила их. Он ведь не только один из Шерси, он также герой битвы при Тикондероге. Вся округа месяцами только и говорит о нем, и всем не терпится засвидетельствовать ему свое почтение. Страшно подумать, что я в день его приезда ворвусь в Мирандолу и попрошу твоей руки.

— Разумеется, я сделаю так, чтобы ты получил надлежащее приглашение.

— Извини, но я не могу явиться туда лишь по твоему зову; это настроит всех против нас. А что касается твоей руки, то можно попросить тебя на мгновение представить себя на моем месте? Вообрази негодование моего отца, если я поступлю так, сначала не посоветовавшись с ним. В последнее время от него трудно чего-либо добиться — ты же знаешь, я просил его разрешить мне побыть в Париже вместе с Лафайетом, и он был страшно недоволен этим.

— Я понимаю. Я знаю, что ты должен угождать родителям. А у меня есть опекун, который будет недоволен, как бы я ни поступала. Поверь, если бы я считала, что терпеливое отношение изменило бы его нрав или намерения, я могла бы улыбаться и проявлять кротость. Однако я не сомневаюсь, что с ним это безнадежно. В будущем меня не ждет ничего, кроме тирании.

Вивиан попыталась придать последним словам шутливый оттенок, но Виктор не улыбнулся.

Выдержав еще одну паузу, она спокойно сказала:

— Мне остается только надеяться, что ты сумеешь поговорить с моим дядей с глазу на глаз. Только если… я тебе не безразлична. — Ее голос чуть дрогнул.

Виктор тут же ответил:

— Конечно, ты мне не безразлична. Я ведь твой друг и не оставлю тебя. Я не пытаюсь найти отговорки, я просто думаю, что нам следует поступить правильно.

— Значит, ты поговоришь с моим опекуном?

По ее лицу расплылась улыбка, и ей от благодарности хотелось обнять его. Он никогда не казался ей таким красивым, как в этот миг.

— Если ты этого действительно хочешь, то поговорю. Я готов заявить, что хочу обручиться с тобой, но нет никакой необходимости торопить события. Твой опекун не совершает никакого преступления. Ты считаешь его нежеланным гостем, но он имеет право находиться в Мирандоле. Он наследник твоего отца. Если он к тому же скотина, я, разумеется, спасу тебя от него.

— Очень хорошо! Как по-твоему, когда твой отец нанесет визит моему дяде? Ты сможешь уговорить его сделать это завтра?

— Попытаюсь. Тогда у меня будет причина для официального визита, и я смогу поднять эту тему должным образом. Если твой дядя негодяй, как ты говоришь, то нам не хочется выглядеть дураками перед ним. Будь смелой и доверяй мне.

Он взял ее руку, как часто поступал раньше в порыве дружеских чувств, но на этот раз неожиданное ощущение, что ей требуется мужская помощь, а он сделал доброе дело, пообещав ее, заставило его поднести ее руку к своим губам.

Вивиан нежно смотрела на него.

— Виктор, я знала, что могу положиться на тебя. Благодарю тебя от всего сердца. — Оба никогда раньше не смотрели друг на друга так серьезно. Вивиан отступила назад, будто стряхивая наваждение. — К сожалению, мне пора идти. Тетя Онорина хочет, чтобы я сыграла роль хозяйки за ужином, и я не могу подвести ее.

— Тогда до скорой встречи.

— Да. Надеюсь, она произойдет завтра.

Шерси из Мирандолы

После разговора с Жюлем Онорина де Шерси поднялась наверх в спальню и уселась за письменный стол у окна, откуда открывался вид на английский сад, расположенный с одной стороны шато. Она любила эту комнату, которой пользовалась до замужества и после смерти Аристида де Шерси, своего второго мужа. Она сочувствовала своей племяннице, потерявшей отца, и была готова отложить возвращение в Париж до тех пор, пока в ней здесь перестанут нуждаться. Теперь, когда приехал Жюль, ей ничто не мешало вернуться домой, но Онорина лишь покачала головой, понимая, что мир и покой не скоро придут в Мирандолу. Она расстроилась, представив, как тяжело перенес Жюль свою болезнь и трудное путешествие через океан.

В свои тридцать шесть лет Жюль сильно отличался от того молодого человека, которого Онорина впервые увидела в Мирандоле. Когда она вышла замуж за Аристида де Шерси, брата тогдашнего графа де Мирандолы, Жюль и Роберт были студентами. Она познакомилась с обоими во время своих приездов сюда, а потом встречалась в Париже, где Роберт изучал право, а Жюль был курсантом в королевском военном коллеже.

Она часто думала, что мальчиками должны руководить противоположные интересы. Роберт был веселым, чистосердечным, общительным и не мог полностью отдать себя учебе. Он идеально подходил для роли всеми уважаемого сельского хозяина, каким он в конце концов и стал. Однако Жюль был умен. Оба все время шутили, что, если Роберт в чем-то сомневается, он всегда просит Жюля сделать за него уроки, а иногда и написать сочинение. Но оба брата жили в полном согласии, которое распространялось на все их дела, включая стычки в деревне и городе, зачинщиком большинства которых становился Жюль. В глазах Роберта часто искрились смешинки, а в глазах Жюля играло озорство.

Оглядываясь назад, Онорина подумала, что самые счастливые дни в Мирандоле действительно были веселыми. Вместе братьев она последний раз видела на Рождество, восемнадцать лет назад, когда в шато появилась женщина, которой было суждено стать мадам Роберт де Шерси. Она приехала в качестве гостьи, когда Роберт завершил изучение права, а Жюль оканчивал военное училище. Шерси всегда любили собирать компанию в Мирандоле, здесь вся округа могла отлично потанцевать, здесь устраивались лучшие обеды и ужины года. Дом был полон гостей, когда прибыла мадемуазель Виолетта д’Оланжье.