Бунт на корабле - [39]

— Господин… господин родственник старику? Нет? Почему же господин так волнуется?

Человек все рассказал. Теперь он может остаться без елки только потому, что умер крестьянин. Это очень неприятно, сказал он… Елка… Да, ему прямо-таки необходима елка…

— Вы не можете посоветовать, где бы я мог достать елку? Завтра у меня сочельник…

Владелица магазина, так напоминающая томную сирень, заморгала длинными ресницами: они, видимо, помогали ей думать.

— Да, можно… от нашего Рождества осталось несколько маленьких елочек… Но они уже недостаточно свежие… Но если господину… очень нужна елка, он может выбрать наиболее сохранившуюся. Если ее не тревожить, она еще несколько дней постоит…

Человек, которому исполнилось 55, одиночествовал у стола и смотрел на маленькую елку. Склоняя голову то к одному, то к другому плечу, он подмигивал цветной улыбке шариков, и удивлялся, как ловко бегают зеленые, красные и синие огненные точки.

Такова сила привычки, подумал человек, и печально покачал головой. Все привычка, больше ничего. Привычка, к письменному столу, привычка к мысли, привычка вот к этой елочке… и, в сущности, вообще ничего нет, есть только… привычка к жизни…

Человеку стало грустно. Может быть потому, что ему уже 55, и седые волосы, и ночью иногда легкое сердцебиение… Может быть… А может быть потому, что все так просто укладывается в эту привычку жить… Да, сказал себе человек, привычка и больше ничего. Нет ни прошлого, ни настоящее ни будущего. Есть только полное собрание привычек…

Человек придвинул стул к столу, на котором стояла елочка. Вблизи цветные шарики перестали улыбаться и своими застывше-яркими точками строго смотрели в глаза человеку, как бы напоминая, что дело не в них, они здесь случайные гости, они могут исчезнуть, а главное в темнозеленых иголках елочки.

Человек встал и несколько раз прошелся по комнате, вопросительно разглядывая елочку. Но елочка не торопилась отвечать, она была серьезна, предоставляя шарикам и блестящим цепям наблюдать за человеком и таинственно подмигивать ему искрами чужого света.

Человек подошел к буфету… Нет, буфета у него не было. Он подошел к широкому шкафу. Там, на одной из полок, хранилось вино.

Он вынул одну бутылку, внимательно и долго читал этикетку, как будто изучая древнюю запись. Потом поставил ее обратно и, приподнявшись на цыпочках, засунул руку глубоко в шкаф и вытащил крепчайшую, на вишневых косточках, настойку.

Медленно готовился он и сам над собой иронически посмеивался. Это тоже привычка… Все привычка… Только привычка…

— А раз так, — вдруг и очень весело произнес он, — пусть будет привычка. Не правда ли, елочка?

Елочка пристально слушала.

— Значит, ты не согласна? — спросил человек. — Все привычка, дорогая моя…

Человек вытащил пробку, придвинул бокал и сел за стол. Налив, он поднял бокал, сказал: «Да», и выпил. Потом еще и еще. И когда неожиданно и очень ярко мигнули шарики, человек еще налил и, пристально рассматривая зелень, сказал:

— Да, елочка… только привычка. И ты здесь по привычке. Ничего ты не значишь сама по себе… Ты тоже привычка.

Человек выпил и задумался. Он закрыл глаза и в наступившей темноте поплыли странные картины. Он отчетливо почувствовал застывшую тишину в древнем полесском лесу. Громадные белые, снеговые шапки давили на ветви елей. По нетронутому снегу отпечаталась удивительно элегантная цепочка лисьих следов. Вон около той старой сосны… что это? Какие-то желтенькие прозрачные крылышки? Человек в недоумении склонил над ними голову. Ах, да, произнес он, это из шишек, которые потрошит там, наверху, ловкая белочка…

Человек открыл глаза и не сразу пришел в себя. Вначале он обрадовался искрам снега и только потом понял, что это значит…

Посмотрев на елочку, человек зябко шевельнул плечами и, не глядя, потянулся к бутылке. Незаметно для себя он задел рукавом ветку елочки и вдруг услышал шорох падения чего-то очень легкого и звенящего. Это его удивило и заставило притаиться. Потом он повернулся и увидел, что вся скатерть усыпана сухими зелеными иголками. Они были обыкновенные, очень знакомые и родные. И печальные. Человек еще раз, теперь нарочно, взял пальцами одну веточку, притянул к себе и потом отпустил. Сделав два-три мягких взмаха, веточка успокоилась и — вдруг — начали сыпаться и сыпаться иголочки. Их упало очень много…

Когда зеленый дождь прекратился, человек мизинцем, ласково и осторожно, сдвинул иголочки под елку и медленно опустил седую голову на белую скатерть…

Дед Тит

Человек, привыкший смотреть в даль, человек, которому нужно уловить среди густых ветвей старой сосны силуэт готовящейся к прыжку рыси, — смотрит слегка прищуренными глазами. Так сделал человек и сейчас, чтобы искрящаяся белизна снега не мешала зрачку вбирать малейшие движения деда Тита.

Шшших… шшших… шшших… сухо выписывают след лыжи деда Тита. А сам он маленький, хоть и за шестьдесят ему, и совсем седенький старичок. И ружье у него тоже вроде седое и окончательно древнее. «Дубельтовка» — так зовут здесь такое ружье, переделанное из кремневого, тяжелое.

Идет и идет себе дед, охотник-лыжник. Иногда остановится, посмотрит на след зверя и опять — шшших-шшших…