Бунт на корабле - [28]

Страшен был этот крик, ужасом пал он в тишине и людей охватило отчаяние. Старик Петр вздрогнул и спросил:

— Что ты, о женщина?

И все взглянули на нее. Она стояла дрожа и прижимая к себе девочку. И все посмотрели туда, куда глядела женщина. Многие еще не знали, что там происходит, что узрела обезумевшая женщина, но все чувствовали приближение чего-то неизъяснимо страшного. И уже против своей воли, все вперились взглядом в то, что приближалось к ним.

В молчании уже не было благоговейной тишины. Незримо росли шорохи, как будто тронулись, пришли в движение великие пески и грозили засыпать зеленые злаки, пестрые цветы и многоводные реки. Даже солнце спешило уйти, чтобы не глядеть на того, кто двигался из пустыни к людям Иисуса.

А тот, идущий, все приближался. Лица его не было видно, так как убегавшее солнце находилось за его спиной. Он спешил, и впереди него уродливо торопилась серая тень, которую, казалось, человек пытался обогнать.

Когда он приблизился, кто-то испуганно воскликнул:

— Катуда…

Печальным эхом отозвалось это страшное имя в сердцах тех, кто вот уже столько времени следовал за Иисусом, за Учителем, принесшим миру новую религию.

И Катуда приблизился.

— Зачем ты пришел сюда, о величайший грешник? — тихо спросил ученик Иисуса, рыбак Петр. Только после этого окружавшие Катуду увидели, что руки его обмотаны полотном. И как-то само собой получилось, что толпа стала смотреть не в глаза, не в лицо страшному убийце, а на его запеленутые руки. Да и держал он эти свои руки как-то странно, слегка протягивая вперед, словно просил подаяния.

— Зачем ты пришел сюда, величайший грешник? — вновь воскликнул Петр.

Тогда Катуда упал на землю, лицом вниз, и начал срывать повязки. Белые холщевые полосы лежали на песке, и стоявшие близко к Катуде увидели его руки: они были в крови. Потом Катуда вскочил. Ближние в страхе попятились: огромны были его глаза и омерзительны руки, с пальцев которых, казалось, вот-вот станет капать кровь. Задние, спеша удовлетворить любопытство, свойственное толпе, устремились вперед.

А Катуда, протягивая к толпе свои окровавленные руки, кричал, захлебываясь словами. Что он говорил, понять было нельзя.

Солнце уже совсем приблизилось к горизонту, когда Катуда успокоился и сказал:

— У вас тут есть Справедливый Человек, именуемый Царем. Он ведет за собой народ, творит чудеса. Я хочу Его видеть. Я жду чуда…

Трепет охватил последователей Иисуса. Не затевает ли Катуда новое, неслыханное злодеяние?

— Ты… ты хочешь видеть Иисуса? Зачем?

Катуда стал говорить. Притих начавший волноваться народ, плотно сгрудившись вокруг пришедшего из пустыни. Катуда рассказывал. О своем первом убийстве. Об убийствах. О сотнях трупов, о неисчислимых богатствах, о том, что сам он уже перешагнул через страх смерти и крови и мог смеяться над стоном погибающего.

Затаив дыхание, толпа слушала кровавый бред Катуды.

— Недавно в пустыне я встретил старца. Ни камней, ни золота он не имел. Но я его остановил, — продолжал Катуда. — Мне не нужны богатства. Мне нужна кровь… Старец устал. Он присел около меня и, не зная, кто я, начал говорить о дивных делах, творимых Неким Человеком у вод Святого озера… Я его терпеливо слушал, задавал вопросы, говорил, что верю его рассказам, а сам думал: еще немного, и я убью тебя, и не спасет тебя ничто, даже твоя вера в Того, Кто творит чудеса. «Куда ты идешь?» — спросил я. «Иду, чтобы рассказать и другим об Иисусе». «Ты никуда не пойдешь, — сказал я ему. — Сейчас ты будешь мертв: я — Катуда»… Старец задрожал. Я же смеялся, говоря ему, что не придет сюда его Царь, творящий чудеса. Я глумился над ним и над его слепой верой. И ударил его кинжалом. Старик был слаб и скоро успокоился. Мне стало жаль, что он так быстро умер: я не люблю людей, легко расстающихся с жизнью. Я толкнул труп и вдруг старец открыл глаза. Обрадовавшись, я крикнул: «Где же твой Иисус? Почему Он не идет спасать тебя?» Старец спокойно посмотрел на меня и сказал: «Ты сам пойдешь к Иисусу». В злобе вскочил я, топтал его ногами, потом камнем размозжил ему череп, а ночью смеялся, слушая подвыванье невдалеке бродящих шакалов… Утром я встал… и в солнечном свете увидел, что мои руки в крови… Это меня не удивило. Я вытер их полой халата, но кровь не отставала. Тогда я пошел к ручью и… кровь не сходила… не сходила… не сходила… Из края в край пустыни бродил я… с этими руками… дни и недели… Глядя на свой руки, я сходил с ума. Я проклинал несчастного старца, который, не имея ни золота, ни камней, шел куда-то на восход солнца, неся свою наивную веру… А потом… я перестал убивать. Я роздал свои богатства, обвязал чистым полотном руки, но кровь с них не сходила. И тогда я вспомнил слова старца. И вот я пришел сюда, к вашему Иисусу, в которого так верил проклятый мною старец. Покажите мне Его, вашего Царя, я хочу сказать, что и Он обманщик…

Солнце зашло… Тьма охватила землю… Никто уже не видел лица Катуды. Никто не обратил внимания, что маленькая девочка, любимица Иисуса, приносящая ему по утрам полевые цветы и хлебные колосья, сидит рядом с Катудой и, сжав его окровавленные руки, плачет над ними.