Бунт континента - [15]

Когда дым рассеялся, Джефферсон хотел вернуться к своей скамье, но делегат от Пенсильвании, Джон Дикинсон, перехватил его, взял под локоть, отвел в сторону.

— Я не хотел прерывать вашу беседу с мистером Адамсом. Уверен, что он пытался склонить вас к более радикальной позиции, чем та, которую мы с вами выработали, составляя Декларацию о необходимости вооруженного сопротивления. Позвольте и мне, в свою очередь, представить некоторые аргументы...

— Дорогой мистер Дикинсон, мы просидели с вами бок о бок десятки часов в летней жаре, составляя эту декларацию, и имели достаточно времени, чтобы уяснить взгляды друг друга. Я уступил вашему нажиму, согласился на включение в текст слов «речь не идет об отделении колоний от метрополии» и теперь горько жалею об этом.

— Но Конгресс одобрил предложенный нами текст!

— Да, одобрил. Однако два дня спустя, без консультаций со мной, вы уговорили делегатов отправить королю очередную петицию о примирении. Поймите, логика тиранов проста: если противник просит о мире, значит он слаб и боится меня; нужно только надавить на него посильнее, и он под-дастся.

— Имеем ли мы право уже сейчас заклеймить Георга Третьего словом «тиран»? Он вступил на трон молодым, за пятнадцать лет он не раз демонстрировал способность противодействовать решениям парламента. А ведь обе палаты имеют в своем арсенале множество отработанных приемов давления на волю монарха.

— Вы все еще тешите себя иллюзией, будто король и парламент не единодушны в своем стремлении подавить колонии, лишить их всякой самостоятельности. В «Письмах пенсильванского фермера» вы, в свое время, так ясно обрисовали несправедливость закрытия Законодательного собрания колонии Нью-Йорк, несправедливость запрета производить многие товары в Америке, несправедливость требования покупать в Англии полотно, бумагу, порох и другие необходимые нам вещи. Куда же подевались ваши проницательность и чуткость к утрате наших традиционных прав и свобод?

— Уверяю вас, мистер Джефферсон, я дорожу ими не меньше вас. Но кровавая реальность событий последних месяцев наглядно показала, какую ужасную цену придется платить нашему народу за попытку отделения от Великобритании. Эти сожженные дома, эти разрушенные церкви, трупы, плывущие по рекам, женщины с детьми на руках, оставшиеся без крова, бредущие неведомо куда. И ведь это только начало. Уверен, мы должны, мы обязаны испробовать все пути к примирению — возможные и невозможные.

— В нашей Декларации были слова: «Перед лицом всего человечества мы являем собой народ, подвергшийся свирепой атаке врага, которому не было дано никаких поводов для нападения». Сегодня вы готовы отказаться от этих слов?

— Вовсе нет. Все, о чем я прошу: удержите своих друзей от новых резких заявлений в адрес Короны. По крайней мере дайте правительству в Лондоне время обдумать нашу последнюю петицию и ответить на нее.

— Думаю, что ждать нам осталось недолго. Уверен, что ответ уже прозвучал под сводами Вестминстера и сейчас плывет к нам через океан в сопровождении десятков фрегатов и тысяч солдат.

Дикинсон развел руками и, наклонив голову, отступил от собеседника на несколько шагов. Потом растворился в толпе других делегатов.

Джефферсон перевел взгляд на проплывающий берег. Стая растревоженных стрельбой гусей пролетела над стогами сена, опустилась на водную гладь за кормой. Несколько всадников появилось из-за дубовой рощи. Протуберанцы из перьев грозно вздымались над их головами, стволы мушкетов пока торчали вверх, но в любую минуту, казалось, готовы были опуститься, взять на прицел неведомых пришельцев.

— Вот кто остается для меня загадкой, — незаметно вернувшийся Джон Адамс встал рядом с Джефферсоном. — В Новой Англии индейцев почти не осталось, у меня не было возможности встречаться с ними, изучить их нравы и обычаи. Полтора столетия белые живут рядом с ними и до сих пор не научились мирно договариваться о границах, спокойно и честно торговать, помогать друг другу. Что движет ими? Почему они так часто нападают на нас без всякого повода и причины?

— Еще чаще они нападают друг на друга. Каждый индеец — прежде всего воин. В глазах своего племени индейский юноша — никто, пока он не украсил себя скальпом врага. Вождь может заключить с белыми договор, получить в уплату порох, виски, металлическую посуду, табак. Но его власть над соплеменниками слишком слаба. Он не сможет никого покарать за нарушение договора. Если несколько воинов решат, что пришла пора показать свою доблесть, напав на белокожих, вождь не сможет удержать их.

— Что же делать? Неужели из этого заколдованного круга нет выхода?

— Вот вам трагическая история, случившаяся в Вирджинии полтора года назад. Два индейца из племени шовани ограбили и убили белого поселенца. Как водится, была организована карательная экспедиция. Конечно, в таких обстоятельствах отыскивать виновных невозможно. Каратели убивают тех, кто попадется. Увидели, что пирога с индейцами пересекает реку, затаились, подпустили на двадцать ярдов и дали залп. Убили всех, но оказалось, что в пироге был только один мужчина. Остальные — женщины и дети.