Бунт атомов - [3]

Стреляй из пушки иль из лука,

Убийство — все равно наука!..

Технический прогресс приведет к тому, что когда-нибудь человечество устроит себе дорогую и последнюю иллюминацию. Лихорадочный жар охватывает все мое существо при одном воспоминании о картинах этой последней иллюминации… Я вижу уже, как ужасные снопы пламени вырываются из-под крыши, и вся моя вилла исчезает в море огня… Из окон и дверей валят тучи дыма, клубятся некоторое время, словно нерешительно, и вдруг сменяются столбами яркого пламени… Я вижу уже, как весь город охвачен чудовищным пожаром… Нет, не один город, как это было с Хирошимой, но десятки, сотни городов, вся страна, все страны — заплатят дань вырвавшемуся из крошечных молекул и атомов Демону Всеобщего Разрушения… Земля от невероятного жара покрывается тысячами трещин; из каждого уголка, из каждой трещины и щели вырывается могучее пламя; трещины разрастаются в бездонные пропасти; вся Земля превращается в кратер вулкана… Повсюду льются тяжелые потоки огня, пожирая леса, деревни, города… Шум, гул, грохот оглушают; невообразимый свет слепит глаза… Однако, довольно. Нервы мои окончательно расходились и рисуют мне такие оргии разрушения, каких, будем надеяться, никогда не будет. Мне нужно отдыхать, отдыхать. Мне нужно лечиться безлюдьем и тишиной… Но где найти такой уголок? Люди везде пробрались и везде оставили следы своей цивилизации…

Лондон, 6-го августа 195… года.

Решено, я еду отдыхать; и еду, кажется, в чудеснейшее место!.. Еду, но удивительное дело: чувствую, что ехать мне не хочется и… не нужно уже… Не нужно, потому, что, кажется, я уже вылечился. И вылечился сразу, в каких-нибудь двадцать минут… Я боюсь, что теперь отдых на этом пустынном острове Энст — самом северном из группы Шетландских островов — будет казаться мне тяжелым изгнанием. Историю моего излечения я должен записать подробно…

Вчера утром, в состоянии самой чернейшей меланхолии, которую не могло разбавить более светлыми тонами даже свиданье со старыми друзьями, я заехал завтракать в «Карльтон», один, как обычно. Я давно не был там, и старый Джо Клифтон, Верховный Жрец божества обжорства, встретил меня поистине античным взмахом руки. В темносерой визитке, с холеной ассирийской бородой и благородным лбом, он стоял посреди малой залы ресторана, опираясь одной рукой на серебряный цоколь особого сооружения, вроде жертвенника, где под выпуклой крышкой томилось знаменитое жаркое — седло дикой козы с бобами.

На красных кожаных диванах, вдоль стен, за узкими длинными столиками сидели постоянные посетители, — из делового мира Сити и Флит-Стрит. Женщин — немного. Середина зала была пуста, не считая «Жертвенника». Джо Клифтон, вращая головой, мог видеть процесс вкусного восприятия каждого из своих клиентов. Малейшая гримаса неудовольствия не ускользала от его взора… Он провидит, несомненно, все: таинственные процессы выделения соков, тонкости работы желудка и вся психология еды, основанная на воспоминаниях о когда-то съеденном и предчувствиях будущего, на приливах крови к различным частям тела, — все это для него открытая книга.

Он подошел ко мне со строгим и вместе отеческим лицом, фамильярно, но деликатно взял меня за локоть и проговорил с восхитительно грубоватой лаской: «Ваш темперамент, сэр, сегодня требует рюмки „Мадеры“ и очень сухого „Пуи“… Можете послать меня на виселицу, но я не дам вам ни капли красного. Устрицы, немного вареного тюрбо, крылышко цыпленка и несколько стебельков спаржи… Вот что вам нужно. Судака a la Colbert сегодня нет. Собственно — есть, но не для вас». — И, подталкивая меня легонько к одному из углов залы, шепнул мне на ухо: «Сегодня, сэр, смею думать, вы останетесь довольны старым Джо и без судака a la Colbert…»

Я очутился перед столиком, за которым сидели три человека. Я только что собирался вопросительно поглядеть на Джо Клифтона, все еще державшего мой локоть, как вдруг узнал в одном из сидевших Мэттью Роллинга.

Мэттью Роллинг!.. Это тот человек, имя которого в дни последней войны не сходило с уст в течение многих месяцев!.. Это тот человек, чей танковый дивизион совершил героический поход через пустыню Ливии, чтобы зайти в тыл отступающему от Эль-Аламейна противнику!.. Мэттью Роллинг, тот, кто первым вступил на берег Нормандии в дни высадки и первым перешел через Рейн!.. Человек, с кем меня связывала крепчайшая дружба, освященная грохотом боев и испытаниями походов, в те суровые, но прекрасные дни войны, когда он был офицером Королевских технических войск, а я — военным корреспондентом. Со дня окончания войны он бесследно исчез, и теперь был именно тем человеком, который мне был нужнее всего, со своим спокойствием, уверенностью, ясностью мысли и юмором. И вот я встретил его здесь, в том самом «Карльтоне», где мы проводили столько славных часов еще до войны и во время войны, когда огни люстр были затемнены синими колпаками и снаружи так часто доносились прерывающие мирные беседы завывания сирен, возвещавших о приближении к городу армад неприятельских Юнкерсов и Гейнкелей…

Сначала мы оба остолбенели, затем обнялись и расцеловались. И хотя с тех пор прошло уже несколько лет — все это мгновенно ожило в моей памяти.