Бунт Афродиты. Tunc - [18]

Хан тискал и мял его, как любимую зверюшку. Меня представили, и я пожал влажную осьминожную лапу; было в этом типе что-то странное, беспокоящее.

— Я тут рассказывал парню, — сказал Карадок, — почему тебе пришлось покинуть родину.

Сиппл пытливо и лукаво глянул на меня, решая, стоит ли откликаться на эту подачу, банальный клоунский приём. Глаза у него были посажены невероятно близко, «чтоб смотреть сквозь замочную скважину», как сказали бы греки. Наконец он решил, что стоит.

— Да всё из-за миссис Сиппл, сэр, она виновата, — захныкал он, и нижняя губа у него подозрительно задрожала. — Да, — лукаво продолжал он, облизывая губы и искоса поглядывая на меня с робостью и хитрецой. — Ей не нравилось, что я возникал не вовремя. Пришлось расстаться.

Карадок, который, похоже, с восторгом ловил каждое его слово, выразил полную свою поддержку, увесисто стукнув его по колену.

— Жёнам это всегда не нравится. На позорный стул их всех, — озорно закричал он.

Сиппл кивнул и продолжал заливать дальше.

— Это был постоялец, — доверительно объяснил мне Сиппл. — Я могу терпеть такое только до поры до времени, а потом просто взрываюсь.

Вид у него был удручённый, нижняя губа оттопырилась, словно ему было жалко себя. Но его глаз хорька следил за мной, пытаясь оценить произведённый эффект. Я заметил вспыхнувшую в этом глазе искорку удовольствия, когда рассмеялся, решив показать, что его рассказ меня позабавил, — рассмеялся больше из уважения к Карадоку, чем оттого, что действительно было смешно. Однако мой смех вдохновил его продолжить свой рассказ — явно многократно отрепетированный и доведённый до блеска повторами. Карадок вставлял риторические завитушки собственного сочинения, явно высоко ценя талант своего друга.

— Ты был прав, — кричал он. — Прав, что ушёл от неё, не уронил своего достоинства. То, что ты рассказываешь о ней, приводит меня в ужас. Несчастье Господне! Навешает на себя дешёвых побрякушек. Ах ты, Господи, видеть, как её ляжки ходят на фоне луны в «Грантчестере». Нет, ты был прав, чертовски прав. Женщина, которая не желает надеть кандалы на такого, как Сиппл, а вместо того колотит его ими, недостойна называться женщиной.

Сиппл обнажил в улыбке редко торчащие серые мегалиты зубов.

— Гроша она ломаного не стоит, Карри, — согласился он. — Но здесь, в Афинах, ты можешь поступать по Писанию: как с тобой, так и ты с ними. — Друзья, можно сказать, понимали друг друга с полуслова.

— Расскажи-ка ещё раз, что там за история у тебя была в цирке, — попросил Хан, жаждущий продлить удовольствие, и грушевидная головка забубнила.

— Это не сразу произошло, а постепенно, — говорил Сиппл, размахивая руками. — Да, очень постепенно. Поначалу я был нормальный, что твой викарий, спроси любого, с кем я работал. Дай мне палец, я и всю руку отхвачу. И на мальчиков меня никогда не тянуло, Карри, тогда не тянуло. Но тут вдруг во мне пробудился артист. Я был как поздний цветок, Карри, цветок, запоздавший распуститься. Может, дело в том, что я был клоун, или в магии сцены, не знаю.

Слушать его было и впрямь забавно, но вместе с тем как-то тревожно. Он склонил голову набок и подмигнул правым глазом. Потом встал и, сделав над собой усилие, сказал с ангельской грустью:

— В один прекрасный день пришлось мне столкнуться с суровой действительностью. Это было так неожиданно. Я достал свой инструмент, как вдруг он отказался принимать боевое положение. Я был в ужасе! Пошёл к врачу, а он и говорит: «Вот что, Сиппл, должен сказать вам всю правду. Как мужчина мужчине — количество сперматозоидов у вас очень низкое и подвижность их нулевая». У меня в глазах всё поплыло. Представьте,»что я чувствовал, молодой, беспутный малый, которому пудрят мозги. А док продолжает: «Сиппл, причина тому лежит в вашем детстве. Могу поспорить, вы неправильно сосали грудь. Наверняка недоедали». И он был прав; но откуда младенцу знать, как правильно сжимать грудь, чтобы потом, когда он будет взрослым, у него не опадало, а стояло, вот что мне скажите?

Он смахнул невидимую слезу, с комичным и жалким видом стоя перед невидимым медикусом.

— Очень тебе сочувствую, — сказал Карадок, пьяный и в самом деле слегка растроганный. Тяжело вздохнул.

Сиппл продолжал на ещё более печальной ноте:

— Но это ещё не всё, Карри. Доктор лишил меня уверенности в себе проклятым диагнозом. Но меня ожидал ещё более страшный удар. «Сиппл, — сказал он мне, — вам ничто не поможет. Вы совершенно заторможены ниже пояса».

— Как несправедливо! — с горячим сочувствием воскликнул Карадок.

— И, слава богу, неверно, — пронзительно закричал Сиппл. — Это незаслуженная ложь, если при надлежащей подготовке.

— Отлично.

— Я ведь уже тебе демонстрировал?

— Да.

— И могу продемонстрировать сейчас ещё раз. Где Хенникер?

— Верю тебе на слово, Сиппи.

Сиппл налил себе полный стакан и ещё больше воодушевился, уверенный, что окончательно завладел вниманием аудитории. Когда-то он, наверно, был прекрасным клоуном, поскольку умело сочетал шутовское и низменное.

— Когда-нибудь я напишу историю моей любви так, как я вижу её. Начну с момента, когда впервые осознал её. Однажды пелена спала с моих глаз. Я увидел любовь такой, какой может увидеть её только клоун: и что поразило меня, так это, прежде всего,