Бумажная клетка - [27]

– Я, пожалуй, пойду, – пробормотала она.

Ее голос словно разбудил Гранидина. Стремительно обернувшись, он с бешенством взглянул на нее, лицо вновь приобрело то напыщенное, самоуверенное выражение, которое она так хорошо знала.

– Это все ты с Германом! – заорал он.

– Ну, понеслась душа в рай, – тяжело вздохнула Пульхерия и с покорностью, так не свойственной ей, приготовилась принять яростный огонь на себя.

– В рай, ты говоришь? Не в рай, а в ад! Вы с Германом совсем спятили, поощряете его глупости, лжете мне, скрываете от меня его чудовищные поступки…

Пульхерия слушала Гранидина и поражалась, с какой ловкостью Гришенька перевел свою вину на нее и Германа.

– Ты же знала, что она опасная психопатка. Это заметил бы и слепой. А вы с Германом бросили Гришеньку в ее объятия! Вы поддерживали его влюбленность! А той ночью, когда она напала на него, как злобная фурия… Что вы тогда сделали? Вы лгали мне, рассказывали сказки. Если бы тогда вы пришли ко мне и хотя бы намекнули на то, что на самом деле происходит…

Пульхерия слушала это словоизвержение и даже не пыталась защищаться. С одной стороны, ей все-таки удалось от него многое скрыть, а с другой, было его немного жалко, она не хотела лишать его возможности хоть немного разрядиться. Наконец взрыв гнева начал понемногу стихать, но поток слов не иссякал. Гранидин перешел от роли владыки карающего к роли владыки милостивого и всепрощающего.

– Пульхерия, вы с Германом люди интеллигентные и должны понимать, как глупо себя вели. Впрочем, хватит об этом. В итоге ведь ничего катастрофического не произошло.

– Да, это беда, но не катастрофа, – меланхолично заметила Пульхерия. И, увидев недоумение на лице Гранидина, пояснила: – Есть такой анекдот. Учительница объясняет детям, чем катастрофа отличается от беды. Катастрофа – это когда терпит крушение поезд или разбивается самолет, а беда – когда, к примеру, идет по мостику козлик, падает в воду и тонет. Потом учительница спрашивает Машу: «Если разбивается самолет с президентом и всем правительством, что это?» Девочка отвечает: «Это, Мария Ивановна, катастрофа, но не беда».

Александр Николаевич громко расхохотался. Его смех больше походил на истерический. Даже слезы выступили.

– А все-таки ловко я все устроил? От Галины Матвеевны они хрен чего дождутся, – сказал он, отсмеявшись. – Ты не думай, Пульхерия, что я не ценю твою поддержку. На самом деле я рад, что Герман на тебе женится. Я всегда боялся, что он так и останется холостяком, или, что еще хуже, попадет в лапы какой-нибудь охотницы за деньгами, которая будет водить его за нос, наставлять рога. Ты не такая. Ты надежная и порядочная. Я горжусь, что у меня будет такая невестка.

Пульхерия вдруг почувствовала, что находится на краю пропасти. Кровь отлила от лица, стало трудно дышать, а между тем Александр Николаевич продолжал театрально вещать:

– Пора заканчивать с этой неопределенностью. Весной, после Пасхи, сыграем вашу свадьбу. Мне тут квартирку предложили по сходной цене. Фундамент, правда, только закладывается, но сейчас дома растут как грибы после дождя. Будет отличный дом в престижном районе. Через пару лет цена за метр вырастет втрое, а то и больше. Думаю, пентхауза вам достаточно?

– Более чем, – чуть слышно ответила Пуля.

В этот момент зазвонил телефон. Гранидин не тронулся с места. Взгляд его красноречиво свидетельствовал о том, что он хочет, чтобы трубку сняла она. Звонил Герман. Странно, но его голос не вызвал у нее чувства вины.

– Я позвонил домой, Галина Матвеевна сказала, что произошло и ты, скорее всего, у отца. Бедная Вика. Какой ужас! Как ты, родная?

– Да все нормально, можешь не беспокоиться.

– Меня это так потрясло. С Гришенькой, надеюсь, все в порядке?

– Да-да, – поспешила его уверить Пульхерия, – в порядке.

– Правда?

– Ну разумеется. Расскажу при встрече. Заканчивай свои дела и возвращайся. Ты ведь хотел приехать сегодня вечером?

– К сожалению, мне придется задержаться еще на день. Здесь все идет неплохо, но банкет пришлось перенести со вчерашнего вечера на сегодня.

– Что случилось? – с беспокойством спросила она.

– Ничего особенного. Что-то не успели доделать в срок, пришлось подгонять разгильдяев. Я так устал, перенервничал, подскочило давление, но я уже принял меры: мне в медпункте сделали укол и дали снотворное.

– Жаль, меня с тобой не было. Я бы тебе это давление без всякого укола быстро понизила.

– Девочка моя сладкая, не сомневаюсь. Мне тебя здесь так не хватает. Я ушел к себе в номер около четырех часов и проспал почти до девяти утра.

– А сегодня ты давление измерял?

– Нормальное, как у космонавта. Вечером устрою небольшой банкет для нужных людей, и, можно сказать, что дело сделано. Ах, Пуляшенька, я больше за вас беспокоюсь, – точно мать родная, кудахтал Герман. – Я так за вас испугался!

Лицо Пульхерии скривилось, точно от зубной боли. Александр Николаевич протянул руку к телефонной трубке. Она с облегчением ее ему передала.

– Привет, сынок! У меня для тебя есть более приятная новость. Я уже сообщил Пульхерии, но считаю, что ты ее тоже должен узнать от меня. Думаю, что пришло время вам с ней, наконец, стать законными мужем и женой. Сразу после Пасхи свадебку и сыграем. Ты как?