Бульвар Ностальгия - [18]
– За папу. За маму. Чтоб вырос большой и вынес эту гору из дома, – толкая
очередную ложку манной каши, приговаривала жена. Не будешь слушаться
маму, поставлю тебя за колонку!
Весомый аргумент: дети выросли упитанными и послушными. Но я давно уже
не живу с семьей. Я вообще ни с кем не живу, правда, мои немногочисленные
знакомые говорят, что я «сожительствую» с колонкой. В известном смысле они
правы, ибо для меня она давно стала – «именем одушевленным». За долгие
годы скитаний по квартирам и углам она выгорела, обшарпалась,
металлические уголки заржавели, дерматин облупился и стал похож на
псориазную кожу. Несколько ножек отвалилось, что придает ей вид инвалида.
Жизненная ирония – она постарела вместо своего хозяина!
Прошло 20 лет с его смерти. За эти годы я растерял почти все его
фотографии, а те, что сохранились, выгорели и приобрели незнакомые черты. Я
стал почти забывать, каким он был, мой друг, и вот в последнее время он стал
являться в мои сны. Придет и молча стоит у своей колонки: молодой, совсем не
изменившийся друг моей далекой, беспутной юности – Павел Оладьев! Мне так
хочется с ним поговорить, объясниться, но он всячески избегает этого
разговора. Я догадываюсь, почему, и просыпаюсь. За окном рождается новый
день моей жизни…
Я приглашу на танец память
«Иосиф Беленький, можно просто – дядя Ося», – представился маклер.
Дядя Ося оказался вертлявым и разговорчивым. Он умело плел паутину
разговора своей живой речью и, играя словами интернациональной страны,
пытался доказать, что все вокруг жулики. И только он, Иосиф Беленький, спит
и видит, как помочь бедным репатриантам.
– Генацвале, – горячился Ося, – тебе просто катастрофически повезло. Поверь,
дарагой, я тебе сделаю такую квартиру, клянусь здоровьем тети Песи, у
Ротшильда такой не найдешь. Век будете вспоминать дядю Осю!
Под Осины шутки и прибаутки закончился первый день иммиграции в
маленьком захолустном городке, затерянном где-то в самом сердце Ближнего
Востока. Что оставалось делать, как не верить оборотистому маклеру?
Ночь прошла в третьесортной гостинице, своим длинным коридором
напоминавшей московскую коммуналку. Какой-то сладко-приторный запах не
давал уснуть Тимофею Дудикову, прозванному когда-то в андеграундских
кругах города Запыльевска Тимохой. Он ворочался, вставал, мешал жене и
сыну, курил у окна, вслушиваясь в темноту южной ночи. Где-то у освещенных
желтым светом луны сопок дремотно бурчало Галилейское море… В небе уже
тухли звезды, эти немые спутники вечности, когда Тимоха заснул.
Тишину солнечного декабрьского утра со щебетом ласточек за окном (вот,
оказывается, та теплая страна, где зимуют ласточки, о которой рассказывал
когда-то учитель зоологии) нарушил возникший как черт из табакерки юркий
маклер. Под окном пыхтела и стреляла мотором пластмассовая машина
неизвестной марки, и шофер в шапке «горный обвал» кричал что-то гортанным
иностранным языком вдогонку дяде Осе. На все крики маклер отвечал
короткими фразами, сразу засевшими в Тимохиной голове, «Каха-каха» (так-
так) и «игие беседер». По выражению лица и визгливому голосу маклера
Тимоха пытался понять, что означают эти слова, но, так и не осилив смысловой
нагрузки, стал распихивать нехитрый эмигрантский багаж по пластмассовому
кузову автомобиля. Дядя Ося дал сигнал к отправке и, стрельнув бензиновым
облачком, машина, грохоча довоенной сковородой, бесстыдно вылезшей из
матерчатого баула, медленно поползла в гору, на вершине которой находилась
обещанная дядей Осей обитель. Минут через двадцать олимовская процессия
остановилась у лишенного архитектурных излишеств трехэтажного строения.
Маленькие зарешеченные окна и горький серый цвет стен делали его похожим
на «Дом скорби».
У входных покосившихся массивных дверей висел облупившийся херувим
(наверное, дом знал и лучшие времена). Привычный к людским переездам,
равнодушно наблюдал он, как летят на розовеющий утренний асфальт
Тимохины пожитки. Вскоре «Горный обвал» хлопнул пластмассовой дверью
своей колымаги и исчез в тесных лабиринтах нижнего города.
Дядя Ося игриво поддел тупоносым башмаком антикварную сковородку, и,
подхватив фибровый чемодан с карандашной пометкой «Рабочая обувь»,
скомандовал: «За мной!»
Так Тимоха оказался у двери, выкрашенной в ядовито-зеленый цвет.
Прочитав на лице клиента явное недоумение, посредник объяснил, – «Раньше
здесь жил натуралист-ботаник, оттого и цвет такой», но, заметив, что такое
объяснение малоубедительно, Ося саркастически добавил – «Э, биджук, ты что,
не мужчина, «кистачка» возьмешь и сделаешь под «арэх».
В прихожей оборотистый посредник, косясь на золотые часы, спрятанные в
густой шерсти здоровой руки, потребовал свой маклерский процент, и под «Зай
гезунд» бесшумно испарился. Тимоха втащил свои баулы и фибровый чемодан
в салон. Открывшаяся семейству картина была весьма печальной.
Ядовито-зеленый цвет (цвет жизни) свирепствовал повсюду: двери комнат,
кухонный холодильник, газовая плита, платяной шкаф и даже тряпка,
служившая входной дверью в душевую – все носило этот жизнеутверждающий
цвет. Из обещанной мебели – колченогий стол, два стула викторианской эпохи и
чудо электроники 30-х годов – выкрашенный в вызывающе желтый цвет
«…На бархане выросла фигура. Не появилась, не пришла, а именно выросла, будто поднялся сам песок, вылепив статую человека.– Песочник, – прошептала Анрика.Я достал взведенный самострел. Если песочник спустится за добычей, не думаю, что успею выстрелить больше одного раза. Возникла мысль, ну ее, эту корову. Но рядом стояла Анрика, и отступать я не собирался.Песочники внешне похожи на людей, но они не люди. Они словно пародия на нас. Форма жизни, где органика так прочно переплелась с минералом, что нельзя сказать, чего в них больше.
«…Бывший рязанский обер-полицмейстер поморщился и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую коробочку с лекарствами. Раскрыл ее, вытащил кроваво-красную пилюлю и, положив на язык, проглотил. Наркотики, конечно, не самое лучшее, что может позволить себе человек, но по крайней мере они притупляют боль.Нужно было вернуться в купе. Не стоило без нужды утомлять поврежденную ногу.Орест неловко повернулся и переложил трость в другую руку, чтобы открыть дверь. Но в этот момент произошло то, что заставило его позабыть обо всем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».