Бульвар Ностальгия - [13]
оценены. Ну, тем и лучше. Ты станешь великим топором! Не всякому, брат,
выпадает такая честь. Тебя, еще станется, в музей упекут. А хозяина твоего
новым Сальери объявят! Как говорится – не мытьем, так катаньем в историю
попадем.
Тимур Александрович вернулся в комнату. Зажег настольную лампу и положил
безвольную, спящую правую руку «клавишного укротителя» Шпильмана на
прикроватную тумбочку.
– Ну вот, друг Шпилька, пришла расплата, – глядя на длинные, точно
выточенные прекрасным мастером пальцы, качал головой Благонравов. – Думал
ли ты, когда писал доносы, что у тебя может отсохнуть рука, или что ее могут
отрубить? Нет, уверен, что не думал. Ты думал – пусть отсохнет чья-нибудь, но
не моя. Мои, мол, руки принадлежат вечности и ради этого можно
пожертвовать сотнями чужих рук! Ты скажешь, что это пафос, патетика, что ты
этого не любишь! И я не люблю, друг ты мой ситный. Не люблю. Поэтому
ближе, что называется, к конечностям.
Благонравов провел пальцем по лезвию топора. Затем по шпильмановской
тыльной стороне ладони. Морщинистая кожа с едва проступающими
желтоватыми пятнами – знаками надвигающейся старости.
– У меня точно такие же, – Благонравов вздохнул. – Жена все говорит, чтобы я
их мазал какой-то импортной мазью. А! Мажь, не мажь – все одно на сухой лес
выглядишь…
– Пятна пятнами, а пальцы у него что надо. Прекрасные пальцы… А что он
сегодня ими вытворял… ну нет слов, что вытворял. Смотришь на них и
думаешь. «Ну не может быть, чтобы вот эти прекрасные пальцы могли доносы
писать. Стаккато извлекать– пожалуйста, но доносы… Ну не верю! Хоть убей,
не верю.
– Да брось ты, – толкнул в руку Благонравова чей-то голос. – Он писал. Он, и
бумажки ты эти видел. Его почерк? Его. Так что тут думать! Секи и делу конец!
– Не могу. Не могу. Не верю. Не могли такие пальцы доносы писать. Не могли.
Это все «зверь» подстроил. Себя выгораживал. Не верю! – возразил
Благонравов и положил топор к себе на колени.
– А я говорю, руби! Руби, дурак. Секи, олух! Зуб за зуб! Палец за палец! Руби!
– Нет! – крикнул в ответ Т.А.Благонравов.
Шпильман зашевелился.
– А я говорю, руби суку! – гаркнул голос.
– Нет! – затопал ногами Благонравов и со всей отмаши рубанул топором себя по
пальцам. – Нет!
Топор с грохотом упал на паркет. Благонравову показалось, что и от его крика
и от топорного грохота закачался, грозя обрушиться, крепкий охотничий домик.
Но дом выстоял. Вскоре в нем захлопали двери, затопали ноги, запричитали
женские голоса…
Карета скорой помощи увезла Тимура Александровича Благонравова в
травматологическое отделение первой городской больницы.
Дежурный хирург щелкнул ножницами, и благонравовские пальцы с
противным грохотом упали в металлическую коробку…
Длинный петляющий путь
Дом N56, мирно маячивший на перекрестке Первого Коммунистического
тупика и Второго Национального спуска, ничем существенным не отличался от
таких же бетонных мастодонтов, коих было без меры натыкано в одном
крупном индустриальном центре. Бетон, стекло, подвал, а в нем котельная (в
которой и развернутся основные события этого повествования). Котельная дома
N56 была небольшой, подслеповатой, с множеством всевозможных задвижек,
вентилей, краников комнатенкой. Сколоченный из винных ящиков обеденный
стол и пара наспех сбитых табуретов. По утрам в подвальный полумрак
спускалась бригада слесарей: хмурых с помятыми лицами ребят
неопределенного возраста. Часов до одиннадцати они еще чего-то крутили,
чинили, гремели ключами и кувалдами, после пили плодово-ягодную
«бормотуху», сквернословили и дрались. Когда величина пролитой
пролетарской крови достигала количества выпитых стаканов, у оцинкованной
подвальной двери с жутким воем тормозил милицейский «ГАЗик». Из него на
цементные плиты двора выскакивал молодой слегка одутловатый районный
участковый Макарыч. И. угрожающе размахивая табельным пистолетом, по-
свойски приводил распоясавшуюся слесарню к порядку.
– Что, синюшники, давно в «хате» не были? – кричал участковый, грузя
нестойких к плодово-ягодным суррогатам пролетариев в тесный ментовский
«воронок»…
– Ксиву составляй, начальник, у нас еще три пузыря «Агдама» на столе
осталось, – требовали хозяева незаконно изымаемых бутылок.
– Я вам щас сделаю ксиву! – шипел уполномоченный и снимал с «Макарова»
предохранитель. Слесаря тревожно замолкали.
– Товарищ сержант, – отдавал участковый команду помощнику, – собирайте
вещдоки.
– Есть, – отвечал сержант, и сбрасывал остатки спиртных возлияний во
внушительных размеров сумку. Машина трогалась. Котельная погружалась во
мрак и тишину.
Вечерело, и из сантехнического сооружения котельная превращалась в шумную
обитель местной рок-элиты. В эти вечерние часы вентиля, заслонки, и
манометры котельной дома 56 слушали уже не слесарскую брань, а музыку
Пола МакКартни. Почему МакКартни? Да потому, что в то время как верхний
мир существовал общностью выбора, нижний предпочитал делать этот выбор
сам. Так, одна котельная слушала «Цеппелинов», другая «сдирала»
импровизации с Джимми Хендрикса, третья балдела под роллинговский
«Satisfaction». Котельная дома номер 56 тоже имела свой маленький бзик, здесь
рвали сердца яростные поклонники Пола МакКартни. О чем и
«…На бархане выросла фигура. Не появилась, не пришла, а именно выросла, будто поднялся сам песок, вылепив статую человека.– Песочник, – прошептала Анрика.Я достал взведенный самострел. Если песочник спустится за добычей, не думаю, что успею выстрелить больше одного раза. Возникла мысль, ну ее, эту корову. Но рядом стояла Анрика, и отступать я не собирался.Песочники внешне похожи на людей, но они не люди. Они словно пародия на нас. Форма жизни, где органика так прочно переплелась с минералом, что нельзя сказать, чего в них больше.
«…Бывший рязанский обер-полицмейстер поморщился и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую коробочку с лекарствами. Раскрыл ее, вытащил кроваво-красную пилюлю и, положив на язык, проглотил. Наркотики, конечно, не самое лучшее, что может позволить себе человек, но по крайней мере они притупляют боль.Нужно было вернуться в купе. Не стоило без нужды утомлять поврежденную ногу.Орест неловко повернулся и переложил трость в другую руку, чтобы открыть дверь. Но в этот момент произошло то, что заставило его позабыть обо всем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».