Бультерьер - [34]

Или вижу по телевизору здоровенного бомжа, который заявляет: «Имею я право на милостыню?» Наш человек рождается с тем, что имеет право не на труд — на милостыню.

Он хочет ни черта не делать и хочет при этом пользоваться благами, как Ротшильд. Но как же так — ничего не делать, только воровать?! И при этом, как в «Собачьем сердце» у Булгакова, «все поделить»! А праздник находит где угодно! С первого по десятое мая ничего не делать! Десять дней подряд праздники празднуют. Правильно Михаил Задорнов сказал: «Новый год, Рождество православное, Рождество католическое…» Мало того что просто Новый год, так еще «Старый Новый год!» Одного мало! Может быть, еще «Старое седьмое ноября»?.. Уму непостижимо!

Это уникальный народ. И я его люблю. И всем говорю, что я, еврей, русее миллионов русских.

Как мы жили прежде? Получали свое, дарованное государством: получали по сто двадцать рэ в месяц, грели свои телеса на одном и том же пляже в Сочи — один человек на полквадратных метра… Неужели вы не хотите, чтобы ваши дети ездили отдыхать в Грецию или туда, куда им захочется? Чтоб ехали куда хотели, чтобы слушали что хотели? Неужели вы хотите опять в лагерь? За железный занавес? Ходить в голубых панталонах с начесом? Вы не хотите слушать Хосе Каррераса и Пласидо Доминго?

Вы не хотите ходить на концерт «Битлз» или на Алисию Алонсо? Вы хотите в лагерь, где всем дают на завтрак перловку, на обед картошку, на ужин — селедку и не надо думать о том, где их покупать? Вы хотите в лагерь?

Если вы хотите в лагерь, значит, вы — рабы.

А я хочу быть свободным. Стремиться обратно — никогда в жизни! Но свое, духовное должно быть при нас. Для нас знаменем страны был красный флаг.

Помню, в детстве у меня была книжка-раскладушка со всеми флагами мира, и там я первым делом отыскивал наш. Или шел на демонстрацию, в одной руке — раскидайчик на резиночке, в другой — красный флажок. Мы гордились, когда в честь победы нашей сборной по хоккею поднималось красное полотнище, — и все вставали. И в этом смысле «не было лучшего флага».

Остается только одно: любить эту страну, которая является родиной, и играть в ее игры с придуманными нами же самими законами. Мы никогда не будем Америкой, Францией, Германией, Японией. И было бы глупо стремиться быть тридцать восьмой Америкой, тридцать девятой Японией. Как говорится в одном моем стихотворении:

Читаю Бернса и слушаю Россини.

Искусство дешево, но дорогого стоит.

Сейчас все заняты спасением России.

Оставим, может, матушку в покое?

Она сама с себя снимала камень,

Ей лишь бы горлопаны не мешали.

Победа, господа, будет за нами,

Как говорил родной товарищ Сталин.

За выродка не отвечать родне,

Гнилое яблоко не портит урожая,

Так пусть нам женщины еще детей рожают.

Там разберемся, прав я или нет.

Для меня самое важное — уверенность, что я защищен государством, что мне не лгут, не считают за дурака и что меня уважают. Государство не должно быть вражьим по отношению к своим гражданам. А что у нас даже в мелочах? Захожу в аэропорт — из двадцати двух дверей открыта даже не одна, а только половинка, чтобы двести человек в нее лезли. Я никогда не стану спокойным и уверенным, если буду вынужден проходить через половинчатую дверь.

Ну разве сегодня можно так жить в большом мире? Великая страна — это та страна, которая уважает свой многонациональный народ. А великий народ — тот, кто уважает законы страны, которая его уважает. Территория и население у нас и правда — великие, а вот остальные величины — так себе, ниже среднего. Коммунисты обманывали нас, прикрываясь идеей. Нынешние обманывают, не прикрываясь ничем. Из Анатолия Собчака сделали чудовище. Да Собчак — октябренок по сравнению с любым московским чиновником! Они его притягивают к суду за однокомнатную квартиру для племянницы, а у самих особняки в Подмосковье, которые стоят столько, что надо десять жизней работать на чиновничьей зарплате.

Что же делать? Уехать — самый примитивный выход. Идти во власть, чтобы все переменить, — нет команды. Да и тошнит меня от предвыборных кампаний. Постараюсь делать, что могу, на своем месте — изменять эту жизнь потихоньку. Хочу при жизни увидеть результаты собственного труда. Сегодня же я не узнаю народ, для которого пел столько лет.

Всю жизнь мне казалось, что он меня понимает, разделяет мою боль и любовь. Сегодня я в этом уже не уверен.

Но мне приятна благодарность людей за то, что я живу здесь. Я — российский человек, моя земля — Россия, и никакой другой быть не может. Хотя теперь я очень хорошо понимаю Стравинского, Рахманинова, Бунина, Шаляпина, бесконечно русских и бесконечно честных людей, которые любили свою землю не меньше нас с вами. Но когда народ выбирает такую жизнь, которую ему предлагают различные политические деятели сомнительного толка…

Я не понимаю людей из далеких стран, ратующих за обустройство России, но я понимаю тех, кто не захотел жить в сумасшедшем доме.

И все же я, наверное, не уеду никогда. Помирать собираюсь на ленинградской земле.

Я родился здесь, в северном городе, жил в приличной атмосфере. Пацаны, девчонки — никого из нас не волновало, кто татарин, кто русский, кто узбек. Но в каждом народе есть свои, скажем так, «национал-патриоты», которые ничего, кроме ублюдков, собой не представляют.