Булонский лес и Люксембургский сад - [2]

, увидев их, порадовался бы подобным преемникам.

Изящество, безумства, остроумие и долги — вот достояние молодых французов нашего времени! Девятнадцатому веку нечего краснеть перед веками более ранними; не изменились ни милая пустота характера, ни легкость нравов, ни любовь к нарядам и роскоши, в которых обвиняли наших предшественников. Я узнаю достойных сыновей тех, кто, по выражению великого короля, «носил на себе свои поместья и леса».

По вашему мнению, картина закончена, к ней нечего больше прибавить. Однако погодите. Осмелитесь ли вы направить свои шаги в глубь предместья, лежащего по ту сторону Сены? Не остановит ли нас у входа в Люксембургский сад фигура угрюмого и печального ветерана, который подобен времени, стоящему у гробового входа. Кричат дети, бранятся няньки — скорее мимо; вот несколько старых рантье вывели на прогулку свою подагру, свой ревматизм, свою чахотку, свой паралич — мимо, мимо! Люксембургский сад — это место свиданий, скучной, чудаковатой старости и несносного, крикливого детства. Здесь поминутно натыкаешься то на трость, то на ватный капор; это Элизиум подагриков, отечество кормилиц. Лучше провести всю жизнь в Оксерском дилижансе, чем быть высланным в Люксембургский сад.

Теперь поищите-ка в этой тяжелой, леденящей атмосфере ту французскую молодежь, которую вы только что описали столь яркими красками. Где изящество, где элегантность, где роскошь, пленившая ваш взор? Где благородные, непринужденные манеры? Под мешковатой одеждой, падающей тяжелыми неуклюжими складками, которые выдают неопытную руку Штауба чуланов, узнаете ли вы тот образец элегантности, чьи капризы равны закону в царстве Моды? Послушайте их разговоры: где же блестящий диалог, где искусство искупать пустоту содержания изяществом формы, где изысканная болтовня, задевающая все темы, не исчерпывая ни одной, смешивающая без разбора Оперу и мораль, Россини и алжирскую войну, выборы и немецких певцов. Берегитесь! Вы можете здесь услышать ученое обсуждение вопросов права, разъяснение и истолкование какой-нибудь медицинской системы, панегирик Бруссе[6] или апологию Гиппократа, не говоря уж о новостях текущей политики или забавных анекдотах, касающихся белошвеек, басонщиц, портних, модисток, кого угодно — одним словом, о всеобщей истории всех романов квартала. Берегитесь! Ловеласы предместья Сен-Жак — опасные историки! А что будет, если вы последуете за ними к Прокопу[7], который некогда был свидетелем язвительных выходок Пирона и метких ответов Вольтера; если услышите монотонный стук костяшек домино о мраморный столик и почувствуете, как остроумие и веселье гаснут в погоне за двойным очком; вы увидите игроков, которые, нахмурив лбы, следят печальными глазами за костяшкой противника и терпеливо ждут удовольствия.

Какова же теперь, по-вашему, французская молодежь? Так ли уж она оживлена, весела, любезна, необуздана, блестяща, умопомрачительна? Поставьте на столик вместо бутылок оловянные кружки, и вы окажетесь в Германии, в Лейпциге, в Иене, среди студентов, которые делят свои пристрастия между наукой и таверной и с одинаковым жаром обсуждают отрывок из Платона или Пиндара и бросают кружки в голову ночному сторожу.

Однако не вздумайте возненавидеть целый парижский квартал и исключить из своей паствы половину города. Без сомнения, эти молодые люди не так грациозны, не так элегантны, как их соседи по ту сторону реки, а хороший вкус и мода не станут искать своих любимцев в партере Одеона. Но именно из этой среды выходят все великие люди нашего времени. Правосудие, наука, искусства принадлежат им. Дни, а иногда и ночи посвящают они труду, и так, в тиши, создаются публицисты, поэты, ораторы. Следует ли осуждать их за то, что они предпочли содержание форме, работу — праздности, науку — наслаждению? Не надо никого осуждать. Надо только внушить иным людям, что есть две молодежи во Франции: одна живет, другая наслаждается жизнью; одна надеется на будущее, другая растрачивает его. Первая, без сомнения, более разумна, но изящными манерами она не отличается!

«Мода». 12 июня 1830 г.