Булочник и Весна - [41]
– Вот именно поэтому, – сказала мама, услышав мой голос, – Кирилл – с твоей семьёй, а ты «бороздишь галактики»!
Помню, в тот же вечер я хотел поехать к нему и выяснить напрямик – с какой целью он интересуется моим хлебом, кактусами и друзьями? Но мне не хватило злости.
Из часто открываемой двери дуло мокрым снегом. Покупатели приносили с собой густую и скользкую, истинно зимнюю слякоть. Я поёжился и оглянулся – где, и правда, уборщица?
– Ну ты чего раскис? – спросил Петя.
– Всё равно я проиграю, – отозвался я. – У меня нет оружия его уровня. Подумай, чем я воюю? С самого начала и по сей день – деньгами, материальными ценностями. Булочная, дом на природе – всё то же, что и раньше, хотя давно уже знаю, что Майю этим не купишь. А у него – оружие высшего порядка. Чистая жизнь, неспособность к ненависти. Он с таким добром не шевельнув мизинцем меня побьёт. Ну серьёзно, чувствую себя дикарём – с топором на летающую тарелку!
Петя выслушал меня, не перебив.
– Я тебя понимаю! – сказал он сердечно. – Сам знаешь, какой дрянью я теперь занят, но тебя понимаю – правда. Действуй! Переквалифицируйся в праведники! Я считаю, если есть цель – жми до победного. Отдай всё, живи в шалаше – но победи!
– Я и так живу в шалаше! – усмехнулся я.
Мы вышли на улицу. Петину машину укрыло кружевом снега. Он нежно смахнул его щёткой.
– Петь, спасибо за всё! – сказал я, и он укатил.
А я пошатался ещё, припоминая солнечное утро, траур и как отвернулась от меня Мотя. Припомнил затем и лоток с калачами. Снежная кутерьма совсем засыпала мне мозги. Пора было ехать, закручиваться в чёрный, вьюжный коридор леса.А когда, припарковавшись на свежем снегу, я вышел закрыть ворота, до моих ушей долетел стон – тоскливый скрип, идущий из глубины участка.
Я вгляделся: это пела, раскачиваясь, сорванная с верхней петли дверь бытовки. При ближайшем рассмотрении выяснилось: следы вели к ступенькам не от калитки, а со стороны леса. Их было много. Мне показалось – целый полк.
Помедлив, я взошёл на две ступеньки и включил свет: выстуженная комнатка была полна мокрой грязи. В грязи этой мне почудился запах южного базара, разбитого и скисшего арбуза.
Беглый осмотр показал: незваные гости экспроприировали ноутбук, электродрель и ещё по мелочи. Но главное, они выволокли обогреватель, которым отапливалась бытовка. Я закрыл дверь, надеясь, что тепло вернётся само собой. «Ничего, – вдруг подумалось мне. – Можно жить так. Уснуть. А там надышу, и станет теплее».
В юности на северном еловом острове я видел пещеру, где много столетий назад жил русский праведник. Как он зимовал в ней, навещаемый ледяными ветрами? Это вам не Афон и не Палестина. Блаженство духовного прибежища – вот тайна. В этом смысле мой сарай был тоже не лыком шит. Я давно бы снял квартиру в городке, но мне казалось – в этой новой необустроенной жизни на юру таятся свои подарки. Так вот они – принимай!
Минут двадцать я пробыл в разорённом жилище и уже надышал порядочно – пар завис над столом, но теплее не становилось. Правильнее всего было бы вернуться на ночь в булочную, но у меня не нашлось духу снова гнать через длинный коридор ельника. Я был растаскан внутри, как комната, – всё в свалку и половины недостаёт.
Перебравшись в машину, я включил печку и от тепла и нервного напряжения моментально уснул.21 Приют и рябина
Меня разбудила гигантская бабочка, бьющаяся в окно. Когда мне удалось сфокусировать взгляд, она обрела черты Николая Андреича Тузина. Стуча и жестикулируя, он пытался прорубить мою оторопь, но всё время оскальзывался о ледяное стекло. В полусне, недосягаемый для дружеского участия, я таращился на него, пока не догадался опустить форточку.
– Костя, вы чего тут сидите? Вам плохо? – крикнул он, склоняясь к окну.
– У меня обогреватель спёрли, – объяснил я.
– Да что вы говорите! – обрадовался Тузин. – Значит, сегодня мы с вами братья! У меня-то знаете что увели?
Я посмотрел вопросительно.
– Театр!
Я задраил форточку и мигом выбрался из машины. По морозным колдобинам мы двинулись на светлые окна тузинской дачи.
– Дама с воинственным именем! – по-дирижёрски всплескивая руками, восклицал Тузин. – Я бы даже сказал, с именем историческим! Жанна Рамазановна! А? Лет на триста растопчет она меня! Говорят, актёрский молодняк её обожает. Она их делит на бригады и обеспечивает работой – свадьбы, гулянки, детские праздники. Сидим мы в тоске, поминаем Андрея Ильича – и вдруг явление! Чиновник – и с ним дама. Мол, скорбим, но театр не оставим в сиротстве. Вот вам новая родная мать! То есть моментально! Ах, дурак я, дурак! И в голову не приходило, что так вот бывает…
– А разве не коллектив выбирает?
Тузин горько махнул рукой.
Под его причитания мы прошли по светлой от снега улице и нырнули в дом. Благодать растопленной печки моментально излечила меня. С любопытством я глянул в дверной проём полутёмной гостиной. Тканевый торшер освещал кресло и антикварный столик с канделябром о семи свечах. Пахло… не может быть! Нет, точно – печёными яблоками!
Ирина в шали на худеньких плечах сбежала нам навстречу со второго этажа. Её щека была помята подушкой, коса растрепалась в золотой дым. Я подумал, вспомнив моих: наверно, она укладывала Мишу и, прилёгши, читала ему.
