Булат - [101]

Он протянул руку, о которую Афанасий оперся с благодарностью. Встал. Качнулся на нетвердых ногах. Разговорчивый стражник подхватил его, не дал упасть. Другой, не проронивший ни слова, поднырнул под мышку, приняв на себя добрую часть веса купеческого тела. Так втроем, обнявшись, как братья, дошли они до высокого крыльца.

– Кого это вы притащили? – спросил с крыльца высокий усач в белом кафтане. – Пьяный, что ль?

– Не, путник из дальних краев. Сомлел малость, – ответил стражник?

– А надо ему чего?

– С послом говорить хочет.

– Да? Ну подводите поближе, только вот что, – усач понизил голос. – Негоже в таком виде перед послом появляться. Ты, мил человек, сам попробуй зайди, уж расстарайся, да потом в горнице и присядешь. Если худого за тобой нет – накормят и чарку предложат. А до дверей горницы-то я тебя под локоток доведу, чтоб не упал. Лады?

– Лады, – ответил тверской купец, которому стало получше и по лестнице он взошел почти сам. – Спасибо парни, – молвил он стражникам, остановившись на верхней ступени.

– Да чего там… Разве русский русскому на чужбине помогать не должен? – ответил разговорчивый. Молчаливый только кивнул, подтверждая его слова. Убедившись, что Афанасий в надежных руках, они спустились с лестницы и пошли по своим делам. Не оглядываясь.

У купца защекотало глаза, скопилась в уголках предательская влага. Эх, знали бы вы, ребятки, подумал он, но вслед говорить ничего не стал. Нагнулся под низкую притолоку и, поддерживаемый усачом, вошел в сени, безоконные, но большие, как конюшня, увешанные оружием вперемежку с коваными украшениями тонкой работы и рисунками по дереву. Не иконами, а лубками с покрытыми снегом домиками, светящимися окошками и дымками из труб. Афанасия кольнуло под сердце. Хотел он рассмотреть те картинки, да видно было плохо в свете подвешенных по углам плошек. И усач в спину подтолкнул, чтоб, значит, не задерживался.

Еще раз пригнувшись, купец оказался в горнице. Почти всю ее занимал крепкий стол, на котором лежали несколько свитков и стоял серебряный письменный прибор. В углу под образами сидел дородный человек в широкой рубахе, подвязанной кушаком поверх сытого брюха. Огромная борода падала на грудь, волосы с первыми следами седины были коротко подстрижены. Глаза из-под кустистых бровей смотрели востро. Этим взглядом, размерами и манерой держаться посол Беклимишев был неуловимо похож на Исмаил-пашу.

За ближним к посетителям торцом стола восседал молодой востроносый дьячок, от скуки копающийся кончиком пера в ухе. Посетителей не было. Неужто так у них спокойно тут все, без ссор и воровства живут?

Увидев входящего в горницу человека, боярин едва заметно шевельнулся, дьячок вытащил из уха перо и повернулся на скрип половиц.

– Кого привел, Трофимка? – спросил он у белокафтанного.

– Да вот, путник, ребята на подворье подобрали, привели. Говорят, с послом поговорить желает.

– Раз желает, тогда, конечно, поговорит. Иди, садись, – дьячок указал Афанасию на стоящий у стола ларь с кинутой на крышку подушкой.

Белокафтанный встал чуть поодаль, но так, чтоб перехватить, если вздумает посетитель на посла наброситься.

– Здравствуй, путник, – поздоровался дьячок, когда Афанасий уселся на указанное место. – С чем пожаловал?

– Долго был я в пути, поиздержался в дороге. Вот, за помощью пришел, – решил Афанасий выложить все как на духу.

– Понятно, бывает – кивнул дьячок и записал что-то в свитке.

– А откуда будешь, как тебя в Кафу занесло?

– Купец я. Зовусь Афанасий, сын Микитин. Родом из славного города Твери.

– Твери? – переспросил дьячок.

Посол, до того слушавший вполуха, подался вперед и выложил на стол руки с огромными кулаками.

– Ну да, – пожал плечами Афанасий. Чего такого, будто в Твери купец – зверь реже горностая. – По торговой надобности отправился в Хаджи-Тархан, да случилась беда, пограбили нас. Иные купцы обратно на Русь пошли, иные свое добро вызволять кинулись. Я с последними был, да странно все получилось, занес меня черт в саму Индию.

– В Индию? – переспросил Никита Васильевич.

– Как есть в Индию, – кивнул Афанасий. – Аж за земли хорасанские. Даже в таинственном городе Парвате удалось побывать. А потом я через Эфиопию черную да через Трапезунд обратно возвращаюсь.

– О как, это ж за сколько ты морей сходил? – спросил посол, глаза его открылись, он весь обратился в слух.

– Ну, если так считать, – загнул палец Афанасий. – первое море Дербеньское или дорея Хвалитьская, второе, – он загнул другой палец, – дорея Гундустанская, через нее многажды хаживал, а третье море – Черное, или дорея Стембольская. Три моря получается.

– Получается три, – кивнул посол. – А чем доказать можешь?

– Да вот, записки остались, – немного подумав, достал из-за пояса книжицу Афанасий. – О хождении моем. Не то чтоб подробные, но уж как мог, – он привстал, чтоб передать книжицу послу.

Белокафтанный за его спиной дернулся, но боярин остановил его взмахом руки. Принял от Афанасия книжицу, пролистнул несколько страниц, уставился расширяющимися по мере чтения глазами. Никогда не видевший посла в таком возбуждении дьячок вскочил. Обежал стол, присел рядом. Вытягивая гусиную шею, стал смотреть через руку боярина.