Бухта командора - [62]

Зебры оказались храбрее. Даже когда мы подъехали совсем близко, две полосатые лошадки еще продолжали стоять, чутко поводя округлыми, вытянутыми вверх и вперед ушами и настороженно глядя на нас. Потом полосы на их телах разошлись, сжались гармошкой — зебры помчались прочь, по-лошадиному вскидывая зады и встряхивая гривами.

Выключив мотор, шофер повернулся к нам.

— Я с севера, из Мусома, меня зовут Тума, — сообщил он. — У нас зебр называют «разлинованными осликами». Хорошо, не правда ли?

Он откинулся на спинку сиденья и, довольный, захохотал.

Вечером я простился с Джосисом. Мой провожатый ехал дальше, в Додому.

— Там начинается большой фестиваль, — объяснил он. — Народные танцы и народная музыка. Вы когда улетаете домой?

— В конце месяца.

— Постараюсь вернуться и проводить вас… Все будет хорошо?

— Все будет хорошо, Джосис!

КИНОПУШКА

Около огромного развесистого дерева стояла автомашина. Еще издалека она показалась мне знакомой. Где я мог ее видеть?

Мы подъехали ближе — в кузове автомашины что-то блеснуло. Ну конечно! Та самая машина, над которой мы промчались, подлетая к Дар-эс-Саламу!

Около огромного телеобъектива, действительно похожего на орудие, возились три парня в рабочих костюмах и шапочках с козырьками.

Стеклянный глаз равнодушно смотрел на нас.

— Кино! — сказал Тума и важно поднял указательный палец вверх.

К объективу был присоединен киноаппарат.

Мы остановились. Тума первый раз за день разрешил нам выйти, размять ноги.

Я подошел к кинооператорам.

Каждый из парней, протянув крепкую, с жесткой рабочей ладонью руку, назвал себя:

— Дик.

— Дик!

— Дик…

Три Ричарда! Один был веселый, говорил и скалил зубы в улыбке, второй — хмурый, цедил слова сквозь зубы, третий все время молчал.

— Нас так и называют — «братья Дик», — сказал веселый. — Сидим здесь с ней уже третий месяц!

Он похлопал по спине свою кинопушку, как лошадь.

— Чудовище! — с ненавистью сказал хмурый.

Он полез на дерево, спустил оттуда веревку, и все трое стали поднимать свой фантастический аппарат на помост, замаскированный в кроне дерева.

Они затащили его туда, накрыли маскировочной сетью, потом спустились и стали тщательно подбирать под деревом спички и окурки.

— Нельзя пугать зверей, — сказал веселый Дик. — Хорошо еще, что звери не боятся автомобилей.

— Давно работаете?

Весельчак погрустнел.

— Третий год… Год изготовляли оптику. Год ездили — выбирали места… И вот — начали. Месяцев пятнадцать просидим. Нам надо заснять всех зверей: два раза в сезон дождей, два раза — в сухой. Через четыре года, считайте, будет картина.

Четыре года! Я присвистнул. Придет в кинотеатр зритель, усядется, протянет ноги и, посасывая леденец, за полтора часа увидит то, что отняло у этих парней целый кусок жизни. Увидит желтую и зеленую саванну, стада, бредущие к водопою, марабу, стоящего на одной ноге посреди лужи с бегемотами. Увидит и в лучшем случае скажет: «Лихо это они!»

САВАННА

Машина то неторопливо катит по дороге, таща за собой хвост желтой пыли, то карабкается с бугра на бугор, пересекая равнину, то стоит, спрятанная в кустах по крышу. Люки откинуты, мы все на ногах, у всех бинокли и аппараты. Мы наблюдаем.

Долина покрыта черными и рыжими пятнами — пасутся антилопы. Невдалеке, касаясь головой верхушки зонтичной акации, стоит жираф. Он стоит в тени и неторопливо обкусывает листья. Рот приоткрыт, виден тонкий верткий язык. Жираф сперва осторожно трогает им веточку, потом вытягивает губы трубочкой и втягивает веточку в рот. Оглодав все ветки, животное делает шаг в сторону.

Поодаль еще два жирафа — самец и самка. Прижались друг к другу, шеи перекрестились, получилась буква Х. Наверное, для них это ласка, нежность.

Мы выкатываемся из кустов, хрустят ветки, испуганно вздрагивают и пускаются прочь животные. Скачут как кузнечики, рыжие импала, бычками, вскидывая рога, мчатся черные гну, бегут жирафы, раскачивая шеями, как корабли мачтами.

Отбежав, все успокаиваются, перестают оглядываться. Антилопы опускают морды в траву, жирафы уходят в тень.

Посреди саванны — одинокое дерево. Под ним кошачьи фигурки — львы. Мамы-львицы и десяток желтых комочков — львят. Хищникам досаждает жара. Они вытянули лапы и лежат. Мы проезжаем мимо — никто не поднимает голову.

Тума ведет машину назад, к гостинице. Показываются слоны. Тума тормозит.

Коричневые великаны следуют один за другим, в середине стада — слоненок. Мать то и дело трогает его хоботом. Стадо подходит к дороге, животные переступают канаву и, ступая след в след, проплывают мимо нас. Слышен только легкий шелест кожи. Слоненок поворачивает в нашу сторону хоботок, но тотчас получает тумак. Он скатывается в канаву, вылезает из нее и, жалобно повизгивая, бежит догонять взрослых.

Тума включает мотор, и мы начинаем подъем на холм, где уже горит вечерними разноцветными огнями наш странноприимный дом.

Вечером, когда я ложусь спать, раздается стук в дверь. Это Дик. Он улыбается.

— Вам будет интересно, — говорит он. — Завтра мы хотим снять, как охотятся собаки. В Нката много гиеновых собак. Поедете?..

ГИЕНОВЫЕ СОБАКИ

Наутро я сидел на помосте вместе с тремя Ричардами и смотрел в бинокль.