Буг в огне - [101]

— Свяжемся с местным населением, помогут.

— Местное население разное бывает.

— Подавляющее большинство — это наши, преданные Советской власти люди. Установим связь с советскими и партийными работниками… — Чем больше я говорил, тем больше сам загорался этой идеей. — Мы на своей земле, среди своих. Это у немца будет гореть земля под ногами. Я считаю, надо объявить наше решение отряду.

— Ну что ж, действуй, — одобрил Дородных.

На широкой поляне построили всех людей.

— Товарищи, отныне наша группа объявляется партизанским отрядом, — обратился я ко всем. Кое-кто выразил удивление, а кое-кто и прямое неудовлетворение. — Вот что, друзья, кто согласен, останется, кто хочет, может пробираться к линии фронта. — Про себя подумал, что те, которые останутся, будут надежным ядром отряда.

— А что будем делать? — спросили из рядов.

— Будем бить фашиста! — с заметным казахским акцентом крикнул Нурум Сыдыков.

— Бить!.. Чем? Палкой? Тоже — вояка.

— Моя не хуже вояка, чем ты! — огрызнулся Нурум.

— Тише, товарищи, — успокаиваю спорщиков. — Думаю, что прежде всего свяжемся с местным населением и займемся сбором оружия и боеприпасов, а потом… — Правду сказать, я и сам еще не представлял себе четко, что потом. Ни я и никто другой из нас не знали особенностей партизанской войны. Одно было ясно — будем бороться.

— Согласны!

— Это дело! — раздались голоса.

— Конечно, дело, наш лейтенант — командиром… — услышал я Нурума Сыдыкова, который что-то доказывал своему соседу. Но так и не понял, что он хотел сказать.

Так в ночь с 24 На 25 июня 1941 года был создан партизанский отряд.

Расходились споря, бурно обсуждая свое решение. А я подумал, что такие, как Нурум Сыдыков — я его хорошо знал, это был примерный боец из моей роты, как Леонид Зеленин — чекист, родом из-под Курска, и многие другие будут надежной опорой. Так оно потом и оказалось.

Назавтра выяснилось, что ночью несколько человек ушло. Было ясно, что только активные, энергичные действия могут удержать людей, дисциплинировать их.

Отбираю группу, с которой идем в Старое Село.

— Товарищи, — говорю бойцам, — в деревне вести себя достойно. Надо помнить: местное население — наша опора.

— Понятно, товарищ командир, не подведем, — ответили бойцы.

Глядя на них, понял, что это не просто слова, в них выражена верность долгу, понимание обстановки.

Пошли. Высланная вперед разведка донесла, что немцев в селе нет. Ребята разошлись по дворам. Мы были уверены, что жители покормят и дадут продуктов для товарищей. Я зашел в хату посреди села. В избе у русской печки суетилась молодая женщина, напротив, на широкой лавке вдоль стены, сидел заросший бородой черноволосый мужчина. Он сумрачно окинул меня взглядом и отвернулся.

— Здравствуйте, — приветствовал я нелюбезных хозяев. В ответ они что-то буркнули невнятное.

— Разрешите сесть.

— Чего спрашивать, места хватает, садись, — указал мне мужчина на лавку.

От такого приема, скажу откровенно, я растерялся. С чего начинать, о чем говорить с этим человеком, который даже смотреть не хотел. Кто он? Что за человек? Но вот он повернулся ко мне.

— Что ж, лейтенант, уходите? — И во взгляде я прочел не злобу и даже не осуждение — прочел сожаление. Вот оно что! — воспрянул я духом.

— Да вот мы… — замялся я, искоса поглядев на женщину.

Незнакомец, видно, понял, обратился к ней:

— Слышь, сестра, сходи позови Бориса.

Как только за его сестрой захлопнулась дверь, он быстро представился.

— Чернак я, Михаил Никитович, председатель сельсовета. Говори, что хотел сказать.

— Остаемся мы. Ну, группа нас, военных, моя рота, пограничники со мной и другие.

— Подожди, как остаетесь, где остаетесь, говори толком, — оживился Михаил Никитович.

— Да в лесу же остаемся, будем воевать партизанскими методами. Только вот трудно с продовольствием, боеприпасами.

— Так это же здорово, дружище, чего ты сразу не сказал. Мы вас всем обеспечим. Да и сами вольемся в ваш отряд. Понимаешь, лейтенант, нам тут, в селе, долго не просидеть. Старые подпольщики, советские работники — все в лес подадимся. Идемте к Борису, не будем ждать.

Михаил Никитович направился огородами, я — улицей. Когда пришли в хату к Борису Чернаку, там уже был Яков Кухта, а вскоре прибыл еще один мужчина.

— Это наш учитель Николай Швайко, член Компартии Западной Белоруссии, — представил его Михаил Никитович. — Во времена буржуазной Польши как политический двенадцать лет сидел в тюрьме.

Мы быстро нашли общий язык. Договорились, что встречаемся у маяка в старосельском лесу.

Вечером дозорные услышали тарахтенье повозок.

— Товарищ лейтенант, какие-то подводы едут.

— Много?

— Не видно пока.

— Пусть приблизятся, может Чернак. Он, по-моему, мужик надежный.

Мы затаились. Подводы подъехали вплотную.

— Тпру! — остановил первый. — Михаил Никитович, должно быть, тут, а ребят что-то не видать.

— Мы здесь, товарищи, — вышел я, убедившись, что это как раз те, кого мы ждали.

Подошел Чернак.

— Принимай, лейтенант, поддержку. Четыре подводы с продуктами и 15 человек — депутаты тут, счетовод наш колхозный Данила Манец — все к тебе.

— Спасибо, Михаил Никитович. Теперь живем.

Посовещались, посоветовались, все обсудили.