Будущее есть. Горизонты мечты - [13]

— Это глупая затея, Дин. От меня толку в буквальном смысле ноль: я даже передвигаться без посторонней помощи практически не могу. А остальных мы не доищемся — энтузиастов нет. И правильно, потому что этот так называемый теракт стопроцентно обречен на провал.

— Ладно, больше вопросов нет, — сказал Дин, хотя и не считал идею такой уж глупой. Чтобы переменить тему, он признался: — Я сегодня, к своему великому позору, принял Венеру за сверхновую…

Директор рассмеялся:

— Немудрено! Ты и звезд-то, небось, никогда не видел! Хотя это, конечно, не смешно. Извини. Я иногда думаю, что мы — самая настоящая потерянная цивилизация. Развязали ядерную войну, а теперь пытаемся свалить всю вину на науку. Разумеется, лучше все поскорее забыть: меньше знаешь — лучше спишь!

— Не совсем так, — сказал Дин. — Ведь очень много информации погибло во время войны. Может, она и пригодилась бы, но ее не восстановить. Книги сгорели, компьютеры вышли из строя под действием мощного электромагнитного поля, дискеты размагнитились, а то, что осталось, — похоронено под обломками в Центре.

— Эх, Рыжик! В том-то и дело, что не нужна нам эта информация! Если бы она понадобилась, ее бы восстановили. Человечество деградирует. Скоро мы разучимся читать и встанем на четвереньки. Конечно, еще очень большую роль сыграла чувствительность компьютеров к электромагнитному импульсу во время взрыва — большинство из них испортилось. Диски, правда, сохранились, те, которые были под металлической защитой. Но что от них проку без машин? Нашему информаторию повезло: у нас уцелел компьютер. Но даже для меня это почти черный ящик.

— Ну и что? Вот наш информатик в общих чертах представляет устройство компа, но починить другие не может — необходимые микросхемы наша промышленность не выпускает, а на свалке такого не найдешь.

— Да, замкнутый круг, — вздохнул директор.

— Просто нашему правительству выгодно, что нация деградирует, — сказал Дин. — «Огненоносные творцы» на этом здорово зашибают.

— Наверное, не без этого, — согласился директор. — Но, в общем-то, правительство тут ни при чем. Это фундаментальный закон природы — неубывание энтропии. Разум с самого начала нацелен на саморазрушение.

— Это еще почему?! — возмутился Дин.

— Дин, ну ты же грамотный человек! Почему я должен тебе объяснять второй закон термодинамики? Помнишь теорию Шкловского о сверхцивилизациях?

— Помню. Масштабы действия сверхцивилизаций, овладевших энергетическими ресурсами, сравнимыми с энергией Галактики, таковы, что мы не могли бы их не обнаружить. Но, поскольку мы их все-таки не обнаруживаем, сверхцивилизаций нет. А значит, нет внеземных цивилизаций вообще.

— Точно, — подтвердил Питер Лексингтон.

Это была любимая тема директора информатория — насчет саморазрушения разума, а Дин ее ненавидел, поэтому он невпопад спросил:

— Мистер Лексингтон, Золотой шар на самом деле есть?

— Дин, ты меня удивляешь. Нельзя в точности отождествлять Зону Стругацких и наш Центр. Это же абсолютно разные системы. И вообще, мне кажется, лучше бы тебе читать не фантастику, а биохимию или астрономию.

— Понимаете, для сталкеров довоенная литература — нечто вроде особого языка, который никто, кроме нас, не понимает, — объяснил Дин. — И что-то вроде связи с тем миром.

— А-а, — сказал директор. — Теперь ясно, откуда у тебя очаровательная кличка Рыжик, а у дворняги — Голован; откуда все эти неотопонимы Центра, обращения «брат-храбрец», пожелания «спокойной плазмы» и проклятия вроде «массаракш». Но почему именно Стругацкие?

— Просто это единственная найденная в Центре и относительно неплохо сохранившаяся дискета с фантастикой, — улыбнулся Дин. — Тривиально. И все-таки, существует Золотой шар или нет?

— Нет, конечно. Откуда в центре города, разрушенного сто лет назад ядерным взрывом, Золотой шар, Дин?

— А откуда там «Трещина», «стальная трава», «салют», «поющие мини-дыры», «красные кольца»?.. — Дин замолчал и подумал, включить ли в перечисление «гремучие салфетки», «рачьи глаза» и «жгучий пух». Решил, что не надо: все равно мистер Лексингтон реальных названий не знает, а названия Стругацких забыл, так что шутку он не оценит.

— Дин, я же тебе говорил, что это эхо необъяснимого бешенства законов природы, случившегося сразу после взрыва…

— Ничего себе объяснение! — проворчал Дин.

Не обращая внимания на его замечание, директор информатория продолжал:

— Мой дедушка — он был тогда твоим ровесником, может, чуть младше, — чудом выбрался из Центра через несколько дней после взрыва… Как только радиация чуть спала, он пошел туда искать младшего брата… Не нашел, конечно… Так вот, он рассказывал, что ему запомнилось, как он шел по своей родной улице, пусть полуразрушенной, но все равно знакомой, где он ходил тысячу раз, и старался не смотреть в окна домов и боковые переулки, не заглядывать во дворы, потому что там был абсолютно другой мир, точнее, миры… В одной комнате — джунгли, непроходимая, непролазная чаща, и слышны крики тропических птиц и шум находящегося где-то поблизости водопада. В другой — облака, хлопья сероватого тумана, а в разрывах между ними далеко внизу можно рассмотреть землю — поля, темные участки леса, голубые полоски рек. И сильный холодный ветер в лицо… В соседнем дворе, на том месте, где неделю назад была детская площадка, разлилось море — берегов не видно, ни островов, ни кораблей, одна вода на многие километры. И цвет у нее такой неестественно розовый — то ли от заходящего солнца, то ли сам по себе. И пахнет морскими водорослями. Сворачиваешь за угол — оказываешься на какой-то дикой планете, где только скалы, фиолетовый песок, голубое солнце и четыре луны. Атмосферы нет, и туда со свистом устремляется воздух, увлекая за собой полиэтиленовые пакеты и обрывки газет…