«Буду верен словам до конца» - [14]

На Оптинском подворье в Москве прихожане охотно исповедовались у о. Василия, со временем все длиннее становились очереди к нему. Нередко бывало, что, окруженный прихожанами после службы, он беседовал с ними. Каких только вопросов ему не зада вали. Кто-то спросил: «Батюшка, а у вас есть какое-нибудь самое заветное желание?» Он ответил: «Да. Я хотел бы умереть на Пасху под звон колоколов».

Все, кто слышал проповеди о. Василия, говорят, что он был одним из лучших проповедников Оптиной Пустыни. Этому свидетельств немало. «Удивительны были проповеди о. Василия, – вспоминает Е. – Не сомневаюсь (и мне это известно из воспоминаний о нем), что он старался тщательно готовиться к проповеди, а это само по себе подразумевает, что он говорил в основном не „от себя“. Но когда проповедь произносилась, эта подготовка была незаметна. Конечно, он ссылался на Священное Писание, на св. Отцов, приводил какие-то их высказывания. Но впечатление было такое, что то, о чем он говорит, он пережил лично, прочувствовал в своем сердце и теперь стремится поделиться этим с нами. И, видимо, это так и было. Из проповедей о. Василия, слышанных мною, более всего запомнилась мне проповедь на евангельское чтение о гадаринском бесноватом.

Отец М. говорил о том, что у о. Василия был дар передавать словесно какой-то текст… Я замечала, что он мог так пересказать прочитанное на литургии Евангелие, что все события священ ной истории для слушающих оживали. Видимо, тут дело было не только в его даре рассказчика. Мне кажется, что это передавалась слушающим и внимающим ему его живая вера. И не внимать его словам, и не верить ему было невозможно…

Речь у него была, как удачно выразился о. М., полуславянской, причем заметно было, что она была для него естественной, может быть, даже его обычной разговорной речью, только слегка „при глаженной“. Это была речь глубоко церковного человека. Но главное, что заставляло меня отдать ему предпочтение, было то, что при всем том это была речь современного человека, который к со временным же людям и обращается. То есть мало того, что в ней не было каких-то чрезмерно книжных оборотов, нагромождений эпитетов, важнее всего то, что примеры, которые он приводил, он умел направить точно в цель – какую-нибудь нашу, нынешнюю язву, язву современного человека. Ему удавалось все это осмыслить и преподнести так, что я, например, всегда со стыдом узнавала себя, свой грех, свою страсть, свою немощь…

На литургии читалось Евангелие о гадаринском бесноватом. И вот после запричастного выходит о. Василий и начинает толковать прочитанное Евангелие… И я ушам своим не верю. Что же я слышу? Отец Василий говорит, что свиньи – это наши страсти, которые мы холим и лелеем. И вот нас постигает какое-то бедствие, тягота, как тех жителей гадаринских, которые были в страхе от того бесноватого. Мы просим у Господа помощи, избавления от бедствия, и Господь подает нам Свою милость и помощь. А что же мы? А мы, лишь только буря миновала, успокаиваемся и видим, что Господь ждет от нас преданности Ему, благодарности и жертвы – отказа от служения собственным свиньям-страстям. Но жертвовать мы ничем не хотим! Нам становится жалко наших свиней и страшно – а что же будет дальше, чего еще попросит у нас Господь? От чего еще надо будет во имя Его отказаться? И мы, подобно тем гадаринским жителям, начинаем малодушно умолять Господа, чтобы Он отошел от нас: „Господи, только не сейчас!“…

Отец Василий проповедовал для современных людей, но из это го ничуть не следует, что он как-то подстраивался под аудиторию, позволял себе „простые“ выражения и интонации. Как-то у давалось ему совмещать и простоту (доступность для восприятия), и строгость, и, главное, глубокую церковность… Он часто смотрел людям в глаза, и, когда я встречалась с ним взглядом, мне станови лось почему-то страшно и стыдно за себя».

Записанных проповедей о. Василия очень мало. Поздно при слушались, не сразу поняли, что это – незаурядное слово. Отец М. описывает такой случай: «Благочинный поручил о. Василию сказать проповедь на Обрезание Господа нашего Иисуса Христа. При мне он его благословлял на это. А я слышал от о. благочинного, что, мол, сказать-то нечего… „Что можно сказать на Обрезание? Давай-ка испытаем… что он скажет?“…Я хотел как-то помочь. Вспомнил, что есть замечательное „Слово на Обрезание“ святителя Димитрия Ростовского в Минеях на 1 января. То есть это не то что слово. Это один из перлов святоотеческой письменности… Может быть, это „Слово…“ закрывается памятью Василия Великого и опускается. И вот мы сели и стали читать. Он был восхищен этим „Словом…“ Он дошел до того места, где Господь говорит: Отец Мой доселе делает, и Аз делаю (Ин. 5, 17). Дальше идет авторский текст: „Что же соделовает наш Господь? – наше спасение: спасение содела посреде земли“ (Пс. 73, 12). У о. Василия, когда он прочитал эти слова, пере хватило дух: „Ну… отцы! Вот… отцы!“ Прочитал еще раз. Взял книгу с собой. И потом сказал слово на Обрезание почти по тексту, потому что там убрать или добавить ничего невозможно. Он его пересказал. У него был особый дар передавать… У него была речь полуславянская, как у преподобного Амвросия в переводе „Лествицы“».