Будьте моей семьей - [17]

Кофе Красногорский выпил аж две чашки, восхитившись его вкусом – и в самом деле великолепно! И позавтракал творогом со сметаной, щедро сдобренным сверху вареньем, с каким-то невероятно вкусным печеньем вприкуску.

И, поблагодарив от души, быстро уехал.

Так у них и повелось – Арина приезжала вечером в пятницу на электричке, Красногорский утром в субботу, а в понедельник спозаранку они оба уезжали на его машине.

Ну и как-то сама собой образовалась у них традиция поздним вечером, ближе к ночи, когда все домашние ложились спать, выходить на веранду, долго сидеть молча, а потом тихо разговаривать, в общем, ни о чем, обсуждая какие-то мелочи, на проверку всегда оказывающиеся важными.

Понятное дело, что, имея возможность общаться не на бегу, долго, спокойно и с удовольствием беседуя, они неизбежно начали рассказывать друг другу что-то из своих жизней, не всю биографию, разумеется, и не подробности личных переживаний и сложных жизненных этапов, а пока еще сохраняя душевную дистанцию, но все же уже о себе, а не только на отвлеченные общие темы.

И, разумеется, а как могло быть иначе, когда люди все больше и больше узнают друг друга и симпатизируют друг другу, наступил тот момент, прозвучал первый вопрос о гораздо более личном и непростом.

И задал его Красногорский, когда они возвращались в Москву, утром очередного понедельника:

– Арин, я хотел спросить, но, если это нетактично или болезненная тема, то извините. И все же: где отец Матвея? Он вам как-то помогает?

А она растерялась.

Неужели не готова была к таким вопросам или не ожидала, что они рано или поздно возникнут при достаточно частом и более-менее доверительном общении?

Бог знает.

Только меньше всего говорить про отца Матвея Арине хотелось именно с Артемом Красногорским. Меньше всего.

Она задумалась, отвернулась, смотрела в боковое окно на пролетающий за окном пейзаж, пытаясь сообразить, что ответить, да и нужно ли отвечать.

– Простите, это, наверное, болезненный вопрос, – извинился Артем.

– Да нет, – снова повернувшись к нему, ответила Арина. – Это давно уже не болезненный вопрос, но… – Она так и не смогла подобрать легкую, изящную формулировку, чтобы скатиться с непростой темы. – Мы расстались до рождения Матвея, и этот человек никаким образом не присутствует в нашей жизни.

Больше в тот день сложных тем они не касались.

Красногорский уже традиционно выпил две чашки кофе, съел с удовольствием завтрак, приготовленный из деревенских продуктов, за которыми они вчера, в воскресенье, специально ездили вместе с мальчишками в дальнее село, и, поблагодарив, быстро уехал.

А Арина, стоя у окна и наблюдая, как выезжает со двора его автомобиль, задумалась…

Как рассказать про отца Матюши мужчине, в которого она влюблена?

Влюблена, как же! Она прекрасно понимала, что обманывается, лукавит сама с собой, давая чувствам, которые испытывала к этому мужчине, именно такое определение, подразумевающее хоть и сильную симпатию и увлеченность, но все же не глубокие, истинные чувства.

А с ней, судя по всему, дело обстояло как раз настолько тяжело.

Как объяснить мужчине, который так много стал значить в твоей жизни, те свои прошлые поступки, переживания и чувства?

Тогда придется объяснять, почему она была такой, какой была на тот момент, а это значит, рассказать всю свою жизнь.

А вот готова ли она ему рассказывать? Вопрос-с-с…

Родители Арины Аркадий Ахтырский и Жанна Воротина поженились по банальному такому, бытовому, что называется, залету.

Аркаша Ахтырский был классическим красавчиком восьмидесятых годов, от которого с ума сходили женщины разных возрастов, впадая в страстную, порой сродни просто-таки какому-то сектантскому благоговению и умопомрачению, привязанность.

Высокий, метр девяносто, широкоплечий, великолепно сложенный, с брутальной внешностью, чем-то похожий на французского известного актера, с губительно эротичной улыбкой чувственных губ, с удивительного оттенка глазами, мужественное лицо, волевой подбородок, копна светлых, непокорных волос и просто-таки бьющая во все стороны сексуальность и энергия.

Он легко и без усилий учился в МГУ на инженера, играл на гитаре и пел великолепным насыщенным баритоном лирические, пробирающие до дрожи и слез, песни, был первым во всех делах и начинаниях – в походе, на сплаве по горной реке, подъеме на вершину в альпинистской связке, участвовал в кавээновских постановках, побеждал в спортивных соревнованиях.

Везде лучший, везде блестящий – все секс-символы того времени, как советские, так и зарубежные, жалко отдыхают и мнутся в сторонке.

Он любил женщин и, по всей видимости, умел настолько виртуозно заниматься сексом, что с женщинами делалось что-то невообразимое.

А они его не просто обожали, они готовы были на любое безумство ради этого мужчины, с ума сходили, предлагали все, чем владели, и все, что могли делать для него и ради него.

Кстати, именно таким образом, то есть щедростью и связями нескольких дам, сходивших по Аркадию с ума, уже к четвертому курсу университета мальчик из далекой северной глубинки обзавелся однокомнатной квартирой и московской пропиской, что в те времена было сродни, пожалуй, полету на Луну, мало того: по распределению он остался работать в Москве. Что в совокупности почти недостижимо!