Будни войны - [46]

Эдуард Владимирович перехватил несколько иронический взгляд капитана Исаева, неспешно обшаривавший комнатушку, тщательно ощупывающий все то, что было в ней, и сказал:

— Это комнатка нашего старшего сына — Кеши. — Помолчал и добавил с искренней грустью: — И вообще вся эта квартира еще недавно была только нашей.

Вот теперь капитан Исаев и разгадал, что поражало его здесь, что волновало и даже тревожило душу: не жилым помещением пахла эта комнатушка, в ней стойко держался въедливый запах кладовки, которую давно не проветривали, в которой не то чтобы вещи перебрать, дать им понежиться в солнечных лучах, но и самую обыкновенную пыль смахнуть остерегались.

Интересно, почему сюда, а не в ту комнату, где они живут с Вадимом Сергеевичем, или хотя бы в кухню, привел их Эдуард Владимирович?..

И еще он понял, что все то молодечество, с каким Эдуард Владимирович встретил их, было лишь маскировкой собственной физической слабости и некоторой душевной растерянности. Понял это — захотелось сказать что-нибудь ободряющее, но хозяин квартиры широким жестом руки уже показывал им с Полиной на койку, предлагая сесть. Они беспрекословно подчинились. Вслед за ними сел и Эдуард Владимирович. Вернее, будто боясь промахнуться, осторожно опустился на венский стул, робко жавшийся к боковой стенке гардероба, к той, которая давненько и основательно была исцарапана кошкой.

А Полине не терпится, она вот-вот выпалит свою идею, которая капитану Исаеву сейчас казалась и вовсе дичайшей. Чтобы этого не случилось, он и спросил, сняв Шапку и положив ее рядом с собой:

— Извините, конечно, если мои вопросы прозвучат нескромно, однако сейчас-то где ваши? Эвакуировались куда? С организацией или в одиночном порядке?

Эдуард Владимирович какое-то время молчал. Так, что подумалось: а услышал ли он вопросы. Потом вдруг твердо глянул в глаза капитана Исаева и ответил:

— Спрашиваете, милгосдарь, где мои сейчас? Что ж, вопрос, так оказать, в духе времени… Наш старший сын — Иннокентий — после окончания военного училища уже командовал танковой ротой. Он очень долго и настойчиво упрашивал свое командование, чтобы оно отпустило его в Испанию. Нет, нет, мы с женой никогда не осуждали Кешу за это!.. Потом нам вдруг сообщили, что он награжден орденом Красной Звезды. Посмертно награжден… А младшенький — Тимоша — смертью храбрых пал в декабре тридцать девятого. Когда, наполнив карманы и пазуху взрывчаткой, полз к одному из многих дотов в линии финских укреплений…

Невольно пришло в голову, что зря недавно думал, будто еще год назад демократическая кепочка коротала зиму в этом гардеробе. Стыдно стало за эти мысли, захотелось встать и дружески обнять поникшие плечи этого старика (а старика ли?), но тот уже продолжил после короткой, тягостной для всех, паузы, продолжил бесцветным голосом:

— Мудрено ли, милгосдарь, что после всего этого наша мама начала часто болеть, а потом и вообще чахнуть… Я похоронил ее в апреле этого года.

Где-то близехонько с предельной скорострельностью, но без намека на истеричность бьют зенитки, где-то вовсе рядом взахлеб рокочут счетверенные пулеметы. А вот все это на какие-то считанные мгновения заглушили раскатистые взрывы бомб.

Капитан Исаев слышал и пальбу зенитчиков, и взрывы вражеских бомб. Однако почему-то сейчас все это для него было лишь фоном, подчеркивающим трагичность того, о чем так буднично рассказывал Эдуард Владимирович.

И этого человека Полина надеялась заставить свернуть с пути, который он сам выбрал?!

Эдуард Владимирович вдруг спохватился, в нем вдруг пробудился хлебосольный хозяин:

— Извините, милгосдари, старика, который вовсе забыл, что одними разговорами сыт не будешь. Может, позволите предложить вам по чашечке кипятку?

Он, упершись дрожащими руками в собственные костлявые колени, с трудом оторвался от стула. Вот тут капитан Исаев и оказал решительно, сказал с искренним уважением к собеседнику:

— Просим не беспокоиться. К вам, Эдуард Владимирович, мы ведь только на минутку заскочили. Чтобы проведать…

— Как так на минутку? — удивился и даже обиделся тот. — Разве вы, Дмитрий…

Тут он замялся, спохватившись, что не знает отчества капитана, к которому почему-то сразу проникся доверием. Выручила Полина, подсказавшая в полный голос:

— Папу зовут Дмитрием Ефимовичем.

— …Разве вы, Дмитрий Ефимович, не будете убеждать, что для меня настало время позаботиться и о себе, что моя жизнь, жизнь рядового советского служащего, невероятно дорога, даже во много раз дороже незапятнанной репутации честного человека? Неужели наша Полинушка еще не посвятила вас в свои планы?

Почудилось, что в голосе Эдуарда Владимировича намеком прозвучало что-то, похожее на насмешку. Но капитан Исаев не обиделся, он ответил честно:

— В ее личных планах была и такая задумка. Только, если говорить от своего имени…

Тут Эдуард Владимирович одновременно вежливо и повелительно положил на его плечо свою руку. И он не посмел ослушаться, он замолчал, так и не высказав до конца своей мысли.

После паузы, показавшейся капитану Исаеву очень длительной и тягостной, разговор опять начал Эдуард Владимирович: