Будни - [29]

Пришел с улицы Васька. Проворно подошел к деду, поздоровался.

— Э-э, вот кто у меня машину заведет, — ласково заговорил Епиша. — Ишь ты, какой цыган, ни в отца, ни в матку!

— Вот ребята говорят, я беззаконник, — отрезал Васька.

— Какой беззаконник? — со смехом спросил старик, не замечая, как побледнели зять и дочь.

— Беззаконник, говорят, добыток.

— Ну, а ты им что?

— Я говорю, скажу тятьке, так он вам задаст.

— Верно, молодец, Васька! Не уважай никому, я раньше тоже никому не уступал. Окаянный народец, ей-богу… Ребенок, он от больших слышит. Басен-то у вас в деревне тоже хватит.

Обмяк, опустился Федька. Как будто бил его кто, а только он ужимался, просил пощады. Стало понятно, что о случившемся рассказал сам Гиря.

Напрасно старался старик поддержать разговор. Зять отвечал вяло, неохотно. И потух сам Епиша, умолк.

— Вот что, — сказал он, — чтобы лишний раз за вами не ездить, поедемте ко мне сразу. Анюта поможет к свадьбе готовиться, а мы с тобой пиво сварим…

— Неладно, тесть. То за беспорядки меня ругаешь, то сам хочешь беспорядки наводить. На кого дом доверишь?

— Это, конечно, так. А уж как бы хотелось мне с вами со всеми-то!

— Ваське тоже нельзя, в школу ходит… Против жены не возражаю, как хочет.

Анюта поломалась, но на другое утро поехала с отцом. Федька заметил, как, садясь в сани, утирала баба платком глаза.

— Вот уж не думал, что без тебя придется свадьбу играть, — говорил тесть. — Ну, как знаешь. Дело твое. Прощай уж, коли.

«Уехала бы, да не приехала, вот бы и дело с концом, — думал Федька, провожая их взглядом. — Стал бы Ваську держать как сына, говорите что знаете».

— В чем дело? Мы законы советские не хуже других знаем, — бормотал он, входя в избу.

16

В избе было тихо, какая-то особая пустота затаилась в каждом углу. Однообразно и мерно капала из рукомойника в лоханку вода. В печке шипели щи… Кошка, забравшись на лавку, сдвинула дощечку с крынки и не торопясь лакала молоко.

— У-у! Дьявол! — крикнул Федька и сбросил кошку на пол.

Он сел на лавку, выкурил подряд две папиросы, выпил ковш холодной воды, но от этого не стало легче… Раньше он любил, достав с половочника старые корки, рыться в бумагах, перечитывать их, но сегодня и это не доставило никакого удовольствия. Когда он начал перечитывать бумажку о слиянии кооперативов, бумажка показалась ему чуть ли не подвохом.

— «Ввиду», — зло усмехаясь, прочитал Федька. — Сволочи. Целый год тянут. «Ввиду»! Вот дать бы за это «ввиду» ломку хорошую… Где это видно? Из чего? Ты сделай не «ввиду», а на самом деле, тогда и пиши… «Предполагающейся»… Либо дождик, либо снег, либо будет — либо нет… Они еще только предполагают, а ты уже деревню беспокой, ругань выслушивай…

Только дойдя до слова «просим», Федька немного смяг.

— Меня просить нечего, — пробормотал он, — я не барин, что могу — сделаю…

И все-таки бумажка не принесла успокоения. Сердито положив папку на место, Федька стал починять бадью, у которой кто-то оборвал железную дужку. «Вот бы узнать, кто это сделал, да бадьей-то! — подумал он, холодея от злобы. — И какой леший придумал эти деревянные бадьи? Укрепи теперь гвоздями попробуй»… Он бросил бадью и принялся делать новое топорище. Старое было сломано по самому обуху. Выколотить дерево было очень трудно, потому что оно еще не просохло как следует за ночь. «А вот взять печку затопить да бросить, гори, леший с тобой-то!» И, с сердцем бросив работу, Федька повалился на коник.

К обеду пришел из школы Васька. Они вместе достали из печки горшок, вместе собрали на стол. Васька без умолку рассказывал о своих школьных делах. Отец молча слушал его и думал: «Язык-то какой, как у батюшки. Хвастун будет… Погоди, лет через пяток что из него выльется! Всю жизнь будет о грехе напоминать… Да еще люди узнали»…

— Что вчера ребята тебе говорили? — спросил он угрюмо.

— Говорят, беззаконник, добыток…

Отец долго молчал, лицо у него было злое, нахмуренное, и мало-помалу в глазах у Васьки нарастал страх.

— Дураки все ребята твои, — вымолвил наконец Федька.

— Неправда? — обрадованно воскликнул Васька.

— Ну, а что, если бы и правда?

— Это как же, тятя… беззаконник-то?

— А вот ежели бы отец у тебя был не я, а кто-нибудь другой…

— Так ведь ты?

— Ну, а ежели бы не я?

— Так я бы и жил у отца. Как же так жить не у отца?

— Ладно. Все это я на шутки. А ребят ты не слушай.

— Не стану слушать. Только ты, тятя, не будь больше такой сердитый.

Стал Васька опять похож на худой большеголовый гриб, каким видел его Федька на пожне. Только не хватало большой, лезущей на глаза шапки, да была на нем вместо пиджака ветхая синяя рубашка… Когда плачет Васька, в глазах его нет ничего похожего на глаза Семена, только горе проступает в них, как в зеркале… «Чем виноват ребенок? — думает Федька. — Любит он меня. И вырастет — любить будет… А люди?.. А молва?..»

Стало страшно от мысли, что уже вся деревня знает об Анютином грехе. А может, и не одна только их деревня… Вот-вот покажет кто-нибудь на Ваську пальцем, посмеется…

И Федька стал наблюдать за тем, как смотрят на Ваську люди, не смеются ли над ним, и если ему казалось, что кто-нибудь дольше обычного останавливался на Ваське взглядом, бешенство охватывало его. Стало казаться, что Васька слишком часто бывает у соседей. И на третий день после отъезда Анюты он грубо сказал пришедшему с улицы сыну: