Будни революции. 1917 год - [115]

10.10

В этот день – 27 сентября 1917 года по старому стилю – москвичи бурно обсуждали свежую неприятность в своей городской жизни – забастовку фармацевтов. График работы московских аптек был сокращен на семь восьмых, или почти на 90 %. Столь точно подсчитали масштабы бедствия «Московские ведомости». В статье под заголовком «Убийственная забастовка» газета писала: «В так называемое “освободительное” время мы видим поразительно глупые акции, как, например, бойкот молодежью собственных нужд просвещения – речь о прекращении занятий для демонстрации на улицах разных симпатий или протестов. Дошло дело до забастовок с прямым смертельным исходом. Господа фармацевты перестали обслуживать болящую и умирающую братию». Газета с места в карьер указывает на морально-этическую подоплеку социального протеста в такой сфере, как медицина. Но, может быть, для протеста были основания? И для начала надо бы уточнить, о ком, собственно, речь – о хозяевах аптек или работниках? Да, о вторых. О провизорах, продавцах, обслуживающем персонале аптек – одним словом, об исполнителях, которых газета хлестко именует «большевиками фармацевтического цеха»: «Притворяясь санкюлотами, эти ловцы чужого дохода выставляют себя друзьями бедноты. Конечно, мы не рассчитываем устыдить пролетариев облаток и микстур, но фактически они бросают на произвол судьбы сотни тысяч людей, чтобы повысить свой заработок или, почему нет, отобрать вообще у буржуя-аптекаря его предприятие, тем более что некоторые аптеки имеют миллионную собственность». Нельзя сказать, что «Московские ведомости» целиком и полностью на стороне аптекарей-буржуев. Не защищая последних, газета обращает внимание правительства на необходимость контроля и оценки правомочности забастовок в сфере здравоохранения.

Сейчас, спустя сто лет, любопытна каждая деталь этой газетной заметки, живописно рисующая быт, нравы, социальные типажи эпохи, суть различия между хозяином своего дела и наемным работником: «Вот выздоравливающий после тяжелой болезни москвич. По предписанию врачей ему нужен ежедневный прием мышьяка. Но препарат был весь израсходован ко времени забастовки. Посылает прислугу заказать арсеник, но двери всех аптек в округе закрыты, и входы сторожат бдительные забастовщицы. Прислуга возвращается ни с чем. И тогда страдалец отправляется на поиски сам. В отчаянии, не слушая окриков “аптека заперта”, дергает ручку двери и, о чудо, находит ее незапертой. Высказав по этому поводу пару прочувственных слов врунишкам-забастовщикам, больной торжествующе входит в аптеку и застает там измученного хозяина, занятого приготовлением лекарств. Несмотря на то что на столике уже лежит ворох рецептов, аптекарь принимает очередной заказ. И хотя срок изготовления увеличился в разы, вместо 15 минут лекарство будет готово только через 7 часов, все же дело кончается благополучно. А сколько доверчивых и наивных москвичей даже не попытались в этой ситуации дернуть ручку якобы запертой двери?»

11.10

В этот день – 28 сентября 1917 года по старому стилю – бывший обер-прокурор Святейшего синода, а также бывший депутат Государственной думы Владимир Львов, арестованный накануне по приказу Керенского, был переведен из здания Зимнего дворца в комендантское управление.

Арест известного политика был прямым следствием дела генерала Корнилова. Напомним, в конце августа при посредничестве Бориса Савинкова между Керенским и Корниловым было достигнуто согласие совместными усилиями разогнать Советы, в первую очередь Петроградский, и нейтрализовать революционный столичный гарнизон. Корнилов предоставлял реальную силу – боеспособные части, которые двинулись с фронта в Петроград. Керенский обеспечивал информационную и морально-политическую поддержку. В стране уже заговорили о Директории, триумвирате «Керенский – Корнилов – Савинков». Но в самый критический момент осуществления плана, когда Дикая дивизия и кавалерийский корпус генерала Крымова только выступили к столице, на сцене появился «четвертый» лишний. Им был Владимир Николаевич Львов, вызвавшийся стать посредником между не до конца доверявшими друг другу Керенским и Корниловым. Львов предложил Керенскому заручиться поддержкой влиятельных людей, в основном из Московской финансово-промышленной группы, это должно было усилить позиции премьера, который не без оснований опасался, что останется ни с чем после возвышения Корнилова, за которым стояла другая мощная группировка – так называемый Петроградский пул во главе с Путиловым и Гучковым. Львов предложил Керенскому, чтобы тот отправил его для переговоров в Могилев, в Ставку Корнилова, который был в тот момент главнокомандующим русской армией. Керенский согласился, хотя никаких конкретных поручений и полномочий Львову не давал. Явившись в Ставку, Львов завел с Лавром Георгиевичем объективно провокационный разговор о возможности установления военной диктатуры, выясняя, готов ли генерал взять на себя ответственность, в ответ Корнилов подтвердил верность прежним договоренностям с Борисом Савинковым. Однако, вернувшись в столицу, Владимир Львов уже в качестве парламентера от лица Корнилова начал диктовать Керенскому условия почетной капитуляции перед генералом, угрожая, что в Ставке зреет заговор не против Советов, а против Временного правительства, что генералы ненавидят Керенского и в случае его появления в Могилеве непременно убьют. Керенский стал сомневаться в своем союзнике и в конце концов объявил Корнилова мятежником, а для отражения наступления корниловских войск на Петроград приказал вооружить рабочие отряды, то есть, сам того не желая, положил начало созданию отрядов Красной гвардии. Вместе с арестом Корнилова и большой группы генералов русской армии Керенский вскоре приказал арестовать и Владимира Львова, двурушничество которого было слишком очевидно. А вот зачем Львов это делал, какими мотивами руководствовался – так до конца было и непонятно. Есть версия, что это были личные амбиции, попытка вернуться в большую политику ценой авантюры. С другой стороны, в действиях Львова очевидно просматривается провокация, выгодная каким-то третьим лицам. И тогда убедительными становятся размышления о расколе бизнес-элит России. Питерские олигархи ставили на Корнилова, Колчака и Деникина. Московские же опирались на генералов Брусилова и Алексеева. Есть даже версии, что у Владимира Львова, человека с подвижной психикой, в те дни произошло или помутнение рассудка, или, обуреваемый политической местью, он готов был разрушать любые планы.