Будни НИИ Хронотроники - [10]

Как-то, в разговоре с Шебуршиным, во время его визита в НИИ, Фёдоров вскользь коснулся этого вопроса. Генерал отреагировал мгновенно: нет, он не стал задавать никаких вопросов и вообще ушёл от этой темы, но поручил кое-что выяснить о поведении Виктории во время последней экзаменационной сессии в университете. Так и есть! Холодок, возникший между супругами на фоне и вследствие необычайно быстрого продвижения Фёдорова по социальной лестнице, отразился не только на настроениях Виктории, но и на её высказываниях. А это, в свою очередь, могло привлечь, уже привлекало ненужное и даже небезопасное внимание… нет, пока ещё не к делам и служебным заботам молодого академика, но к его личности – безусловно. С этим надо было что-то делать. Делать, пока ситуация ненужного интереса к личности Фёдорова ещё не зашла слишком далеко. Вот тогда и возникла идея посвятить Викторию кое во что. Посвятить и погасить ещё не разгоревшийся пожар интереса к новой в Калининградской области личности, личности, которая хотя и была объективно весьма значимой, не должна была становиться такой в общественном мнении: слишком много стояло на карте. А у страны пока сто ещё не было возможностей для открытого противостояния страны тем силам, которые пествовались вот уже не первую сотню лет.

Вскоре после того визита Шебуршина в НИИ Викторию вызвали в областное управление КГБ, где её принял сам генерал Сорокин (кроме него в дела нового НИИ в самом управлении никто не был посвящён даже на самом поверхностном уровне – хотя бы таком, как у начальника областного управления). Генерал был с Викторией серьёзен,  уважителен и строг. Он сообщил молодой женщине о том, что её муж сделал крупнейшее научное открытие. Такое открытие, весомость которого „побольше, чем у ядерного оружия“. Сказал, что Фёдоров работает в условиях сверхсекретности и, чтобы не повредить ни ему самому, ни руководимому им делу, недопустимо привлекать к нему внимание – ни словом, ни молчанием, ни выражением лица. Выяснив, что именно вызывает у Виктории тревогу и опасения, генерал сообщил ей, что все известные ей звания и должности её супруга вполне и давно заслужены и что в интересах дела Виктории было бы целесообразно не подозревать мужа невесть в чём, не пугаться открывающихся перед ней его перспектив, титулов и должностей, а гордиться им. А ещё лучше – помочь ему, „впрячься с ним вместе в его работу“. В заключение генерал, передавая Виктории расписку о неразглашении содержания и факта состоявшейся беседы, предложил Фёдоровой подумать о том, чтобы поскорее, по возможности досрочно, завершить учёбу в университете и подумать о будущей работе в НИИ Фёдорова: „Нам незачем без нужды расширять круг лиц, посвящённых в дела института, а юрист там вскоре будет очень нужен“.

Виктория ничего не рассказывала дома о своём вызове в управление. Но Фёдорову это и не требовалось – генерал сам сообщил ему о факте и содержании беседы. А в отношениях супругов пришла новая волна душевного сближения, доверия, уважительности и заботы. Виктория же, сговорилась со свекровью о своей мечте поскорее получить диплом. В результате, она почти всё своё время стала уделять не дочери, а учёбе, целиком погрузилась в свою будущую и такую близкую профессию… А вскоре ей оформили допуск, она побывала в Институте. Затем её приняли во внештатные сотрудники областного управления госбезопасности, присвоили звание…

Вот, с учётом всего этого Фёдоров и закончил свою беседу с супругой перед своим вылетом в Москву:

–        А ты послушай дальше, имей терпение! Верно – дело совсем не в чинах, но наша работа имеет такое значение – государственное, оборонное значение, которого ты пока ещё – даже после экскурсии в НИИ – не представляешь. И работа эта строжайше регламентируется… В общем, что долго говорить, в нашем НИИ лишь определённый должностной ранг обусловливает ту или иную степень свободы передвижения в нём и в общении с его сотрудниками. А тебя я хочу сосватать на должность ответственной за режим. Думаю Шебуршин поддержит: ты ведь знаешь, насколько высоко он ценит не только безопасность (а значит – секретность!), но и семью, как надёжный тыл. Наконец, я тебе обещаю, что следующие субботу и воскресенье я проведу только здесь – дома, с тобой! Веришь?

–        Верю! – успокаиваясь, с убеждением ответила Вика. Да, и как ей было не верить, если Алексей ещё ни разу и ни по какой причине, ни одного из своих обещаний не нарушил. Она ласково поцеловала мужа и закрыла за ним входную дверь дома.

________________

Едва прилетев в воскресенье в Шереметьево-1, Фёдоров, не торгуясь, взял такси и помчался на дачу Шебуршина. Выйдя из машины, предосторожности ради, метров на пятьсот раньше, чем следовало, он в течение всех пяти или шести минут ходьбы продолжал продумывание своей поездки в ФРГ, начатое ещё в ТУ-134. Собственно, черновой план был изложен им Шебуршину ещё зимой в начале восемьдесят третьего. И, уж, конечно, Леонид Иванович отработал всё до мелочей прежде, чем позвонить ему с этим предложением. Что же там случилось, в Берлине? Конечно, деду уже за девяносто – долго тянуть нельзя! С другой стороны, спешка, как и всегда, может привести к осложнениям. Но, скорее всего, возможность встречи связана, во-первых, с какими-то изменениями в настроении Гесса (готов раскрыть тайны?), а, во-вторых, вероятно настала очередь СССР охранять этого единственного теперь узника тюрьмы в Шпандау.