Будни и праздники - [4]
Архивариус и делопроизводитель испуганно переглянулись.
— А я целых четыре месяца за квартиру не платил! — воскликнул архивариус.
Бледное, небритое и тусклое лицо Скорешкова задрожало. Эта новость оглушила его, как громом, и в нем вспыхнул гнев. Но почему-то в эту минуту Скорешков возненавидел не начальство, а машинистку.
— Чепуха! — задохнулся от злобы Скорешков. Зуб дернуло, и словно длинная игла вонзилась ему в мозг.
— Что чепуха? — спросил архивариус.
— Да вот… насчет жалованья! Она… кто ее знает… — злобно задыхался Скорешков.
— Почему чепуха? Похоже, похоже! — отчаивался делопроизводитель.
— Разумеется! — с нажимом сказал архивариус.
— Не может того быть! — рассердился Скорешков, позеленел и вскочил со стула. — И не говорите мне! Не может и не может! Никаких увеличений быть не может!
— А почему не может? — закричал и архивариус. — Раз говорят, значит — может!
— Наоборот, — замахал руками распалившийся Скорешков. — Большие жалованья уменьшат, а не увеличат.
— А вам, господин Скорешков, откуда это известно? — пропела, оскорбившись, машинистка. — Ко всякой бочке затычка! И чего вы из себя воображаете?!
Скорешков завопил:
— Кто затычка? Кто? Дура набитая! Не может того быть! Не может, и все!
— Как вы смеете меня оскорблять? — опять запела машинистка. Вместо ответа Скорешков схватил шляпу и выскочил вон.
— Не может и не может, — повторял Скорешков, спускаясь по ступенькам. — Как это уменьшат? Сам министр сказал: жалованье уменьшать нельзя. Врет эта сорока. Гусыня этакая! Распустеха! Мяучит, как киска, а когда я облил ее белые туфли водой, она меня так обложила… Сплетница. Все врет! Не может того быть!
А в нем что-то кричало: может, может, да и сам Скорешков знал — как они захотят, так и сделают.
Он шел по улице, натыкаясь на людей. Его злость на машинистку куда-то отодвинулась, как только он вспомнил про булочника.
«А что, если он откажет и не станет давать в долг?
Тогда… Боженька милостивый… Боженька милостивый… — беспомощно повторял Скорешков. — Я придушу его, этого проклятого фракийца!»
И он начал думать, как его уговорить, что ему сказать. Потом стал прикидывать, сколько он будет получать, когда снова уменьшат жалованье, но ни на чем не мог остановиться. Новые заботы в голове его разлетались как вороны во все стороны, и ум был не в силах с ними справиться.
Троих детишек надо было одеть-обуть. Старшая девочка ходила еще в зимнем пальто: платьице у ней изорвалось. Второму некуда уже было ставить заплатки на штанишках. У третьего не было башмаков. Сам Скорешков обносился. Утром он заметил, что у него на пальто протерлись локти. Дня через три будут дыры…
Дети ходили в школу, опять нужны были деньги. Кроме него некому было о них, сиротах, позаботиться. Скорешков забрал их к себе и поставил крест на своей жизни.
«Да и смогу ли я жениться, когда на шее у меня висит эта малышня?» — часто думал он.
Всю жизнь Скорешков оставался целомудренным, хотя втайне мечтал о женщинах.
Все это теперь беспорядочно крутилось у него в голове и душило.
«А тут еще и жалованье уменьшают», — вспомнил Скорешков и вдруг вздрогнул. Рядом с ним раздались музыка и церковное пение.
На бульваре остановилась похоронная процессия.
На катафалке возвышался дорогой гроб, обвитый траурными лентами, на которых золотыми буквами было что-то написано. Два солидных господина, обнажив лысые головы, красные и потные, держали огромный венок из цветов с повисшими лентами.
Они топтались на месте, переступая как бы в такт с сытыми нетерпеливыми конями, впряженными в катафалк, и вытирали платочками потные лица. За катафалком следовали, взявшись под руки, близкие покойного. А за ними — толпа почитателей, родственников и друзей.
По обе стороны бульвара люди останавливались и снимали шляпы.
И тут-то Скорешков, измученный и озлобленный, вдруг рассердился на всех этих людей, покорно идущих за покойником в этот жаркий майский день, на их холеные лица, на траурную музыку, на ленты, цветы, венки, на дорогой гроб, и в его истерзанном мозгу родилась злобная мысль не снимать шляпу.
«Зачем снимать? Еще неизвестно, может, он каким — нибудь кровопийцей был? — думал Скорешков. — С бедняков семь шкур драл, а свое жалованье увеличивал… Плевать мне на эти обнаженные головы».
— Начальник лесного управления, — донеслось до Скорешкова, и он понял, что покойник и в самом деле был начальником.
Скорешков продолжал шагать и почти поравнялся с гробом.
— Не сниму. Ни за что не сниму, не сниму, — злобно твердил он, чувствуя в то же время, как старые привычки покорного животного борются в нем с накипевшей злобой. Сердце заколотилось, ноги подкосились. Он почувствовал, что все на него смотрят.
«А почему, собственно, не снимать шляпу, — приходили ему в голову и такие мысли. — Все там будем. И перед всеми снимают».
Но зуб опять дернуло, и игла впилась в мозг.
«А почему снимать? Подумаешь! Меня на казенный счет зароют. А этого с венками, торжественно, с музыкой понесли… Почему? Не буду снимать… А что такого? Не сниму, и все тут!»
И он повернул прочь.
Люди с удивлением смотрели, как длинный сухой человек в засаленной серой шляпе и с протертыми на локтях рукавами пробирается сквозь толпу и уходит, не оказав почтения покойному.
Написано сразу после окончания повести «Когда иней тает» в 1950 г. Впервые — в книге «Чернушка» (1950) вместе с повестями «Дикая птица» и «Фокер». Последняя работа Станева на анималистическую тему.
В сборник входят повести современных болгарских писателей П. Вежинова, К. Калчева, Г. Мишева, С. Стратиева и др., посвященные революционному прошлому и сегодняшнему дню Болгарии, становлению норм социалистической нравственности, борьбе против потребительского отношения к жизни.
Повесть задумана Станевым в 1965 г. как роман, который должен был отразить события Балканских и первой мировой войн, то есть «узловую, ключевую, решающую» для судеб Болгарии эпоху.
Название циклу дала вышедшая в 1943 г. книга «Волчьи ночи», в которой впервые были собраны рассказы, посвященные миру животных. В 1975 г., отвечая на вопросы литературной анкеты И. Сарандена об этой книге, Станев отметил, что почувствовал необходимость собрать лучшие из своих анималистических рассказов в одном томе, чтобы отделить их от остальных, и что он сам определил состав этого тома, который должен быть принят за основу всех последующих изданий. По сложившейся традиции циклом «Волчьи ночи» открываются все сборники рассказов Станева — даже те, где он представлен не полностью и не выделен заглавием, — и, конечно, все издания его избранных произведений.
Роман «Иван Кондарев» (книги 1–2, 1958-64, Димитровская премия 1965, рус. пер. 1967) — эпическое полотно о жизни и борьбе болгарского народа во время Сентябрьского антифашистского восстания 1923.
«Похититель персиков» задуман, по словам автора, еще в 1938 г. Тогда же был написан первый, впоследствии уничтоженный им вариант. Позднее, в 1975 г., он относил возникновение замысла повести к 1936 г. Основой ее стали пережитые им в детстве воспоминания о годах первой мировой войны. «Я вспомнил о военнопленных… о тех несчастных, которых солдаты гнали мимо виноградников… это разношерстное людское стадо, от которого несло вонью».
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.
Макс фон дер Грюн — известный западногерманский писатель. В центре его романа — потерявший работу каменщик Лотар Штайнгрубер, его семья и друзья. Они борются против мошенников-предпринимателей, против обюрократившихся деятелей социал-демократической партии, разоблачают явных и тайных неонацистов. Герои испытывают острое чувство несовместимости истинно человеческих устремлений с нормами «общества потребления».
Проза Азада Авликулова привлекает прежде всего страстной приверженностью к проблематике сегодняшнего дня. Журналист районной газеты, часто выступавший с критическими материалами, назначается директором совхоза. О том, какую перестройку он ведет в хозяйстве, о борьбе с приписками и очковтирательством, о тех, кто стал помогать ему, видя в деятельности нового директора пути подъема экономики и культуры совхоза — роман «Год змеи».Не менее актуальны роман «Ночь перед закатом» и две повести, вошедшие в книгу.
Ростислав Борисович Евдокимов (1950—2011) литератор, историк, политический и общественный деятель, член ПЕН-клуба, политзаключённый (1982—1987). В книге представлены его проза, мемуары, в которых рассказывается о последних политических лагерях СССР, статьи на различные темы. Кроме того, в книге помещены работы Евдокимова по истории, которые написаны для широкого круга читателей, в т.ч. для юношества.
Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.
