Будильник в шляпной картонке - [61]

– Где его комната? – спросил я.

– Он спит в бывшей комнате Гарри. Вверх по лестнице и направо.

Сняв башмаки, я бесшумно поднялся наверх. Лунный свет заливал комнату, белой простыней падая на кровать. Эдвард спал и во сне даже больше обычного походил на хорька. На ночном столике в стакане с водой лежали его зубы. Одежда неряшливо валялась на стуле. Я принялся лихорадочно обыскивать его карманы. Но тут мой взгляд упал на часы. Стрелка будильника стояла на одиннадцати сорока пяти, и минутная почти уже к ней подходила. Эдвард, похоже, досматривал последний сон. Я пересек комнату, схватил будильник и бегло осмотрел его. Это была новая модель. Как отключить звонок, я понятия не имел. В растерянности я огляделся. Вышвырнуть бы его в окно, да назавтра вопросов не оберешься. У стены стояла картонка для шляп. Сняв крышку, я замотал будильник шарфом, который лежал там сверху.

Однако на пару секунд я опоздал. Будильник еще у меня в руках начал трезвонить. Эдвард тут же проснулся. Он повернулся на спину, открыл глаза и, конечно же, увидел меня. Он открыл рот. В одно мгновение, повинуясь инстинкту, я схватил с ближнего стула подушку и закрыл ею рот Эдварда. У меня и в мыслях не было его убивать. Я всего лишь хотел, чтобы он не орал. Я сказал: «Если я уберу эту штуку, ты будешь молчать?» Он ничего не ответил. Естественно. Он не мог. А потом я убрал подушку, а он остался лежать, не шевелясь. С минуту я стоял, потеряв всякое соображение. Бывают вещи столь страшные, что поверить в них невозможно. Сначала я подумал, что он мертв, но потом понял, что этого быть не может. Я тронул его за плечо.

– Эй, – сказал я. – Все нормально!

Но я заблуждался. Нормально для меня больше никогда уже ничего не было.

Оказалось, что подушка по-прежнему у меня в руке, и я бросил ее на стул. Мне и в голову не пришло, что она запачкана кровью. Но даже если бы и пришло, что я мог поделать? А потом я увидел письмо. На каминной полке, под фарфоровой статуэткой. Я его взял механически. Если бы я увидел письмо сразу, когда вошел, мне не пришлось бы его убивать. Я подумал так, потому что к этому времени понял: он мертв. Верней сказать, понял, не вполне в это поверив. Невозможно поверить, что человек мог так легко умереть. О последствиях я думать даже еще не начинал. Мною владела одна мысль: как можно скорее выбраться из этого дома. Про будильник я совершенно забыл.

– Письмо у меня, – сказал я Виоле.

– Сожги его, – ответила она.

– Я хотел порвать его на клочки и бросить в корзину.

– Ты не знаешь моего мужа. Первое, что он сделает, это склеит его снова, и все станет еще хуже, чем было. Не тяни, Ричард. Он вот-вот спустится.

Я остановил себя, чтобы не сказать ей, что никакого значения не имеет, как мы поступим с письмом, что он не сможет его склеить, когда спустится, потому что он не спустится уже никогда. Я пробормотал что-то невразумительное и надел ботинки.

Виола открыла передо мной дверь со словами:

– Встретимся в пятницу, как всегда.

– Как всегда, – повторил я. Мне было все равно, что я ей обещаю. Мне хотелось одного: унести ноги. Я не думал о том, что соседи могут подглядывать. В окнах ближайшего дома не было ни огонька. Я направился прямиком к себе и рухнул в постель. Это была ужасная, незабываемо мучительная ночь. Я слышал, как каждый час бьют часы. В четыре поднялся, выпил крепкого виски и, ставя стакан на стол, подумал: «Всего четыре утра, а кажется, что прошел год!» Меня тревожило, что происходит в «Лаврах». Нашла ли его Виола? Если да, что она при этом подумала? Ведь может показаться, будто он умер во сне. Всем известно, что у него слабое сердце. Тут я вспомнил, как Виола сказала, что немедля пойдет спать, что не хочет его видеть сегодня. Так что скорее всего никто еще ничего не знает. Никто, кроме меня.

Утром я никуда не пошел. Заставил себя усесться за письменный стол, будто работаю. Я не собирался никого ни о чем спрашивать, вызывать подозрения. Виола не позвонила, телефон молчал. Я сидел, глядя на свою пишущую машинку, но ни строчки не написал.

После обеда я пошел пройтись. Чуть впереди меня брела стайка школьников.

– Чудной он был, этот мистер Росс, – сказал один. – А и странное же дело, был и нету!

– Хорошо еще, не успел проверить мою контрольную! – сказал другой, а третий добавил:

– Нет худа без добра. Верно?

– Как считаете, нас пошлют его хоронить? – спросил первый.

– Как же, еще и цветы покупать придется, – мрачно добавил второй. – Никчемная трата денег, скажу я вам.

Я обогнал их. Они не обратили на меня никакого внимания. В душе моей забрезжила надежда. Если бы уже ползли слухи об убийстве, мальчишки наверняка бы о том прослышали. Значит, смерть сойдет за естественную. Надо мне собрать чемодан и куда-то уехать. Приличия не позволят мне жениться на Виоле раньше, чем через год, да я, собственно, и не собирался на ней жениться. Через год наша интрижка забудется, словно ее не бывало. «К тому времени, – думал я, – она найдет себе кого-то еще». Что касается Банти… Но думать о Банти в таких обстоятельствах было мне трудновато. По правде сказать, мне хотелось одной только безопасности. Безопасности от Виолы и палача. А ведь мог бы сообразить, что это в обоих случаях недостижимо.