Будет День - [43]
— Не верю!
— О! — ну он ведь тоже не вчера родился, и "замужем не первый год". — Какие мы слова, оказывается, знаем! Сергеевич он, мадмуазель, Константин Сергеевич! — Федорчука слегка мутило и поколачивало от усталости и еле сдерживаемого раздражения, которое вольно или невольно выплёскивалось вместе со словами, несмотря на все усилия сдержаться.
— Веником убиться… умереть — не встать. Система принадлежит режиссёру Станиславскому. Но к нам она, мадемуазель, никакого отношения не имеет, даже если бы принадлежала востоковеду Алексееву, толку от нее в пении всё равно с гулькин хрен. А у нас именно что певческая сцена. И тут не то, что там! — в сущности, он говорил правильные вещи, но, к сожалению, к ним примешивалось слишком много эмоций — его и ее — чтобы она его услышала.
— В обычной жизни, мадмуазель, вы ужасно привлекательны и раскованы. Просто красотка кабаре и звезда шантана. Но как только становитесь к роялю — всё. Туши свет. Съёжится вся, скукожится, задеревенеет — хошь пили, а хошь строгай.
"Тоже устал, — поняла Татьяна, — и в чем-то прав, но…"
Но ее несло точно так же, как и его.
— Мне что, сплясать для вящего эффекта? — вообще-то он ее ни о чем подобном не просил, даже напротив, но, начав "во здравие", не могла уже остановиться.
— Хочешь, "цыганочку" сбацаю? — "Жаннет" повела плечами и развёрнутой во всю ширь грудью. И тряхнула, прокатила волну так, что сердце "мосье Руа" чуть не пропустило пару тактов.
— Или ты танец живота предпочтешь? — и она показала ему, что может и так.
"Эк его!" — к кому она обращалась? Был ли это риторический вопрос, или она уже смирилась со вполне шизофреническим симбиозом зрелой москвички и сопливой парижанки?
А его действительно проняло, но не тот Федорчук человек, чтобы поддаться. Ни демонстрация силы, ни лесть, ни такие вот провокации ожидаемого эффекта не вызывали. Но и без ответа не оставались. Ассиметричного.
— Угу, — кивнул Виктор мрачно, вполне оценив силу воздействия женских чар. — Тоже мне Мата Хари, или кто там танцевал в шантане? Хочешь эффект усилить? Тогда не размахивай руками. Плавный еле заметный жест, поворот ладони… раскрытую ладонь к груди, — он совершенно неожиданно для нее снова заговорил ровным, ну почти ровным, голосом, нейтральным, насколько мог, тоном.
— Вспомни, Жаннет, сейчас так не принято. Это потом будут по сцене прыгать. Не играй лицом — это не голос и не фортепьяно, — он говорил, а в его голове издевательски-синхронно звучало знаменитое: "Запомни Харли, курок — это не…". Так явственно, что Федорчук даже на мгновение смутился и попробовал снизить пафос своей речи. Даже заговорил тише:
— В зале могут быть слепые, но я точно знаю, глухих там не будет. Эмоция должна передаваться по возможности только голосом, жест идёт от недостатка эмоциональной составляющей в пении. Так написано во всех книгах. В конце концов — чему тебя учили в Москве?
"Бог мой! — поняла вдруг Татьяна, наблюдая за Федорчуком из глубины глаз "Жаннет". — Он же опять забыл сколько мне лет!".
И мысль эта, как ни странно, сначала заставила ее "покраснеть", но не внешне, разумеется, а где-то там, внутри себя, где она виртуозно прятала теперь от окружающего мира все, что этому миру знать о ней не полагалось. Итак, Татьяна подумала, затем "покраснела" и смутилась, заметила свое смущение, и не на шутку разозлилась. А злость это такое скверное чувство, что даже когда злишься на себя, выливаешь ее на кого-нибудь, кто первым подставится. Здесь и сейчас, впрочем, и выбирать было не из кого.
— Между прочим, меня учили классическому "бельканто", — гордо, и, с точки зрения Виктора, несколько комично, вздёрнув подбородок, ответила "Жаннет". — А у тебя что, милый? Три класса и два коридора Мухосранской музыкальной школы по классу балалайки? Паганини трёхструнный!
— Вообще-то я… — разумеется, он чуть не повелся. Хотел сказать, что родился и вырос в Ленинграде, а не абы где, но чуть это чуть и есть. Не повелся, хотя и рассвирепел.
— Петь тебя учили! Голос ставили! — собственный голос Виктора приобрёл какое-то змеиное звучание, хотя предполагалось быть всего лишь вкрадчивым. Его сарказм не находил выхода в привычной "мужской" лексике, и компенсировал это обстоятельство изменением тональности.
— Так иди на радио, диктором, со своим поставленным голосом. Там можешь личиком играть и "образок лепить" перед микрофоном, — он не удержался и вернул "шпильку" — хоть до посинения.
— И пойду! — на самом деле, идея была здравая. Нет, не диктором, конечно, но вот про радио и, может быть, даже кино следовало подумать.
Ну, она ведь не просто так карьеру в своей фирме сделала. И то, что "осела" на кадрах, так то был компромисс между деньгами, рисками и трезвым пониманием сложившейся в руководстве компании иерархии. Качества, без которых топ-менеджер состояться не может, у Татьяны вполне присутствовали. И если она об этом на время забыла, так это было всего лишь "похмелье" после "переноса". Но после того как Олег ей это перед поездкой в "домик в деревне" весьма грамотно разъяснил, она в себя снова поверила, а поверив, приняла к сведению. Проблема в том, что опыт этот совершенно не подходил к освоению искусства вокала.
