Будем как солнце! - [6]

Беги, пока еще ты можешь не любить.

Как жернов буду я для полудетских плеч.

Светить и греть?.. – Уйди! Могу я только жечь.

Амариллис

Амариллис, бледная светлана!

Как нежданно сердце мне смутили

Ласки мимолетного обмана,

Чашечки едва раскрытых лилий.

О, как сладко светлое незнанье!

Долго ли продлится обаянье,

Много ль золотистого тумана,

Сколько будет жить моя светлана?

Призрак упований запредельных,

Тайна предрассветного мечтанья,

Радостей прозрачных и бесцельных, –

С чем тебя сравню из мирозданья?

С ландышем сравнить тебя не смею,

Молча амариллис я лелею.

Стройная пленительностью стана,

Бледная воздушная светлана!

В непознанный час

И новые волны

В непознанный час,

Всё новые волны

Вставали для нас.

Шумели, сверкали

И к дали влекли,

И гнали печали,

И пели вдали:

«Гляди, погляди же,

Как бездна светла!

Всё ближе и ближе

Лазурная мгла!»

Как синие горы,

Упавшие вниз,

Морские узоры

В громаду слились.

Закрыли громадой

Меня и тебя.

Я гибну с отрадой,

Я гасну любя.

В загадочном взоре,

Волнуясь, тону

И слушаю в море

Морскую волну.

Я знал

М. А. Лохвицкой

Я знал, что, однажды тебя увидав,

     Я буду любить тебя вечно.

Из женственных женщин богиню избрав,

     Я жду – я люблю – бесконечно.

И если обманна, как всюду, любовь,

     Любовью и мы усладимся.

И если с тобою мы встретимся вновь,

     Мы снова чужими простимся.

А в час преступленья, улыбок и сна

     Я буду – ты будешь – далеко,

В стране, что для нас навсегда создана,

     Где нет ни любви, ни порока.

Сонет

Люблю твоё лицо в блаженный час ночной;

Преображенные волшебницей луной –

Бледны твои черты, и пламенные очи

Горят, как две звезды, во мраке полуночи.

Люблю я наблюдать, как чудно меркнет в них

Подавленный огонь безумного желанья,

То вспыхнет… то замрёт… И неги трепетанье

Блистает глубоко в тени ресниц густых…

Люблю я этот взор, чарующий и властный,

Когда дрожишь ты весь в истоме сладострастной…

И, голову с мольбой на грудь твою склонив,

Изнемогаю я от счастия и муки…

И силы падают… и холодеют руки…

И страсти бешеной я чувствую прилив!..

Мирра Лохвицкая

До последнего дня

Быть может, когда ты уйдешь от меня,

Ты будешь ко мне холодней.

Но целую жизнь, до последнего дня,

О друг мой, ты будешь моей.

Я знаю, что новые страсти придут,

С другим ты забудешься вновь.

Но в памяти прежние образы ждут,

И старая тлеет любовь.

И будет мучительно-сладостный миг:

В лучах отлетевшего дня,

С другим заглянувши в бессмертный родник,

Ты вздрогнешь – и вспомнишь меня.

Правда

А правда пошла по поднебесью.

Из Голубиной книги

Кривда с Правдою сходились,

Кривда в споре верх взяла.

Правда в солнце превратилась,

В мире чистый свет зажгла.

Удалилась к поднебесью,

Бросив Кривду на земле,

Светит лугу, перелесью,

Жизнь рождает в мертвой мгле.

С той поры до дней текущих

Только Правдой и жива

Меж цветов и трав цветущих

Жизни грусть – плакун-трава.

С той поры на синем море,

Там, где вал непобедим,

Правды ждет с огнем во взоре

Птица мощная Стратим.

И когда она протянет

Два могучие крыла,

Солнце встанет, море грянет:

«Правда, Правда в мир пришла!»

Пройдут века веков

Пройдут века веков, толпы тысячелетий,

Как тучи саранчи, с собой несущей смерть,

И в быстром ропоте испуганных столетий

До горького конца пребудет та же твердь, –

Немая, мертвая, отвергнутая богом,

Живущим далеко в беззвездных небесах,

В дыханьи вечности, за гранью, за порогом

Всего понятного, горящего в словах.

Всегда холодная, пустыня звезд над нами

Останется чужой до горького конца,

Когда она падет кометными огнями,

Как брызги слез немых с печального лица.

Ноябрь 1896

Сфинкс

Среди песков пустыни вековой

Безмолвный Сфинкс царит на фоне ночи.

В лучах луны гигантской головой

Встает, растет, – глядят, не видя, очи.

С отчаяньем живого мертвеца,

Воскресшего в безвременной могиле,

Здесь бился раб, томился без конца, –

Рабы кошмар в граните воплотили.

И замысел чудовищной мечты

Средь вечности, всегда однообразной,

Восстал – как враг обычной красоты,

Как сон, слепой, немой и безобразный.

‹1897›

Равнина

Как угрюмый кошмар исполина,

Поглотивши луга и леса,

Без конца протянулась равнина

И краями ушла в небеса.

И краями пронзила пространство,

И до звезд прикоснулась вдали,

Затенив мировое убранство

Монотонной печалью земли.

И далекие звезды застыли

В беспредельности мертвых небес,

Как огни бриллиантовой пыли

На лазури предвечных завес.

И в просторе пустыни бесплодной,

Где недвижен кошмар мировой,

Только носится ветер холодный,

Шевеля пожелтевшей травой.

Декабрь 1896

Дон-Жуан (Отрывки из ненаписанной поэмы)

But now I am an emperor of a world, this little world of man. My passions are my subjects.

Turner

Но теперь я властитель над целым миром, над этим малым миром человека. Мои страсти – мои подданные.

Тернер

1

La luna llena … Полная луна…

Иньес, бледна, целует, как гитана[2].

Te amo… amo …[3] Снова тишина…

Но мрачен взор упорный Дон-Жуана.

Слова солгут – для мысли нет обмана, –

Любовь детей – она ему смешна.

Он видел всё, он понял слишком рано

Значение мечтательного сна.

Переходя от женщины продажной

К монахине, безгрешной, как мечта,

Стремясь к тому, в чем дышит красота,

Ища улыбки глаз бездонно-влажной,

Он видел сон земли – не сон небес,

И жар души испытанной исчез.

2

Он будет мстить. С бесстрашием пирата

Он будет плыть среди бесплодных вод.