Будда. История и легенды - [63]

В этом месте повествование прерывается двумя инцидентами. Из Павы прибыл Кассапа Великий с группой монахов. По пути он встретил отшельника из адживиков с одним из цветов мандарава, упавших с неба, и от него узнал о смерти Будды. Среди группы монахов был некий Субхадда[283], присоединившийся к сангхе в старости. Он сказал: «Довольно, друзья, не печальтесь и не горюйте. Мы освободились от великого отшельника. Нас беспокоили, говоря: «Это приличествует вам, а это не приличествует». Теперь мы можем делать все, что хотим, и воздерживаться от того, чего не хотим». Но Кассапа утешил монахов при помощи наставления Учителя о том, что расставание со всеми приятными вещами неизбежно.

Тем временем четыре вождя малла попытались зажечь погребальный костер, но у них не вышло. Ануруддха объяснил им, что в намерения богов входило, чтобы костер не загорался, пока не пришел Кассапа Великий и не приветствовал его. Когда Кассапа с пятьюстами монахами прибыл и почтил погребальный костер, он загорелся сам. Он горел, не оставляя ни кожи, ни плоти, ни жил, ни суставной жидкости, ни пепла или копоти. Потоки воды с неба стали заливать костер, и малла погасили его ароматной водой. Затем они огородили это место, воткнув в землю копья, и продолжали торжества семь дней.

Аджатасатту, царь магадх, услышал новости и послал гонца передать такие слова: «Господин был кшатрием. Я тоже кшатрий. Я достоин доли в останках господина. Я воздвигну ступу над останками Господина и устрою праздник». Также и личчхавы из Весали, шакьи из Капилаваттху, були из Аллакаппы, кольи из Рамагамы, брахман из Ветхадипы и малла из Павы попросили себе доли. Однако малла из Кусинары на своем собрании отказались делить останки, поскольку Господин достиг нирваны в их владениях. Тогда брахман Дона посоветовал им прийти к согласию и предложил разделить останки на восемь равных частей для каждого из восьми претендентов. Сделав это, он попросил себе мерный сосуд, над которым воздвиг ступу и устроил праздник. Мории из Пиппхаливаны пришли слишком поздно и не получили долю, но получили золу от костра. За этим следуют два перечня: один касается упомянутого выше десятеричного разделения, а другой, стихотворный, дает расширенный список мест, где почитаются меры (дона)[284] останков Будды. Эти пассажи обсуждаются ниже.

«Махапариниббана-сутта» некогда считалась одной из самых ранних в Палийском каноне, но ее анализ, проведенный Рис-Дэвидсом[285], показывающий, что большая часть ее текста встречается в других частях Писаний, с первого взгляда заставляет сомневаться в том, можно ли воспринимать ее как целое. Тем не менее более подробное исследование проясняет, что это не фрагменты, объединенные в одну сутту. Напротив, в сплошной нарратив сутты вставлены отдельные рассуждения. Сам нарратив – поздняя легенда, как свидетельствуют упоминания о святилищах и методах определения того, что является словами Будды. Некоторые из рассуждений могут даже принадлежать Будде, но мы располагаем лишь свидетельством рассказчика, что они были произнесены в определенных обстоятельствах. У нас есть весомые причины считать, исходя из характерной формы этих рассуждений, что они были заимствованы непосредственно из других частей Канона (в основном из «Ангуттары» и «Уданы»), где находятся и до сих пор. В первом тексте все материалы расположены согласно количеству обсуждаемых предметов, и фрагменты «Ангуттары», находящиеся в этой сутте, обладают той же особенностью; так, там говорится о семи условиях благосостояния, пяти последствиях дурных дел, восьми причинах землетрясений и т. д. Утверждают, что первый из этих фрагментов в действительности был произнесен Буддой ранее. Точно так же фрагменты, встречающиеся в «Удане», кончаются в «Махапариниббана-сутте» восторженными фразами – уданой, как и в сборнике, носящем это название.

Ясно также, что повествовательная часть сутты была расширена. Параллельные повествовательные части находятся в «Самьютте». Три эпизода так разрослись, что в Палийском каноне стали самостоятельными суттами. Это «Махасудассана-сутта», «Джанавасабха-сутта» и «Сампасадания-сутта». Первая из них и в тибетской, и в китайской редакциях включена в сутту. Последняя из них (расширенная версия «львиного рыка» Сарипутты) – это вставка, как видно из ее отсутствия в тибетской версии, и ее пропуск – не случайность, он связан с тем, что там говорится о более ранней дате смерти Сарипутты. Общее ядро, рассказ о смерти Будды от его последних слов и вплоть до сетований окружающих, также содержится в отдельной сутте[286].

История о смерти Будды была записана раньше, чем приведенные в комментариях рассказы о его юности. Но из содержащихся в ней упоминаний о зачатии и рождении, а также о преданиях относительно жребия властелина мира или Будды ясно, что во время ее фиксации легендарное повествование о его рождении уже существовало. Различие между ними как историческими свидетельствами в том, что рассказы о рождении и детстве относятся к периоду, относительно которого подробности биографии и даже сама ее основа вряд ли были известны. Но во время смерти Будды существовала община, заинтересованная в сохранении свидетельств о нем, которая, вероятно, располагала многими устными рассказами. Мы не можем сказать, что действительно знали и помнили его современники, потому что в нашем распоряжении находится лишь традиция, четко зафиксированная намного позже, хотя и до правления Ашоки