Будь мне ножом - [46]

А когда он проходил мимо них (в парадных брюках, которые отец заставил его надеть, тщательно причёсанный на косой пробор), ему показалось, что одна из них — он не разобрал, кто — прошептала другой: «Какой красивый мальчик».

Ну вот, начало есть. Теперь мне никуда не деться…

Он прошёл ещё немного, и тут эти слова проникли ему в душу, заставив остановиться. Но он стеснялся просто так стоять посреди улицы, а потому добрёл до какого-то подъезда и там стоял в темноте, дрожа и обсасывая три этих слова…

Разумеется, через минуту его начало грызть сомнение, действительно ли он слышал это, и на него ли смотрела одна из женщин, когда произнесла то, что ему послышалось. А если всё же произнесла, то кто — молодая или старая. Хорошо, если молодая, он уже догадывался, что старухи более снисходительны к мальчикам, которые выглядят так, как он. А если всё-таки молодая, красивая и современная, то, возможно, что всё не так страшно, — ведь она абсолютно к нему объективна, она с ним не знакома и никогда раньше его не видела, а когда увидела — то словно обязана была сказать, не задумываясь ни на минуту, то, что сказала, и потому её слова имеют почти научную силу.

У него не было полной уверенности в том, что она это сказала. Может быть, они говорили о фильме, который смотрели, и цитировали что-то оттуда, или просто сказали «какой у Симы бантик», или «мой синий чемоданчик», или вообще говорили о другом мальчике, которого обе знали, и которому это определение действительно подходит?

Как-то глупо продолжать, верно? Но суть в том, что слова эти никогда не видели света, понимаешь? Они бесконечно прокручивались в полной темноте.

Так что же он делал? Он стоял в тёмном подъезде и дрожал от смятения и растерянности, не зная, бежать ли за ними и взрослым выдержанным голосом объяснять, что, простите, но раньше, когда я проходил мимо вас, одна из вас высказала некое замечание по поводу одного мальчика, высказала вскользь, — это верно, но из-за редкого стечения обстоятельств это замечание имеет большое значение, это вопрос жизни и смерти, сейчас это трудно объяснить, не вдаваясь в детали, — это связано с госбезопасностью, поэтому, прошу вас, хоть это и странно звучит, не могли бы вы повторить сейчас то, что было вами сказано, когда я прошёл мимо?

И он побежал за ними, сначала медленно — и вдруг помчался, остановился и снова побежал, растерянный и сконфуженный он развернулся и бегом возвратился в тёмный подъезд, стоял там у стены, трепеща, как растерзанное хищником животное, половина которого ещё жива. Его уже не волновало, что кто-то может пройти и увидеть его, но те три слова, которые он, может быть, услышал (он хотел, чтобы это было так), вдруг взвились в безудержном веселье, как три птицы в замёрзшем саду…

Что бы ты сделала на его месте?

Он же понимал, что даже, если найдёт этих женщин, — не решится спросить, потому что тот, кто задаёт такие вопросы вслух, приговаривает самого себя к позору на всю жизнь. А если, скажем, они (и молодая тоже) скажут, что да, это о нём говорили, это он — красивый мальчик, то он уже не сможет им верить — у них будет достаточно времени рассмотреть его, и, пока он будет излагать свою странную просьбу, они всё поймут. Невозможно смотреть на него и не понимать, и тогда они из жалости ему соврут. Ты думаешь, я сегодня не побежал бы за ними, не упрашивал бы, чтоб сказали, тысячью и одним способом сказали бы… Я бегу, я бегу за ними и сейчас, ведь с тех пор не прошло и суток.

Ты ещё здесь?..

Я вдруг совсем обессилел…

Меня радует, что тебе нравится моё имя. Никогда не думал о нём, как об имени, обращённом в будущее[21], или о том, что в нём заключено обещание. Ещё я почувствовал облегчение, когда тебя перестал волновать вопрос, действительно ли Винд — моя фамилия, лишь бы моё имя светило тебе…

(Извинись за меня перед своей ученицей Ирит, к которой ты в последнее время слишком часто обращаешься…)

Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы разглядеть прозрачные нити твоего юмора. Он такой — идёт себе между строчек писем, посвистывая, и руки в карманах…

Ты чувствуешь, как уже целую минуту я пытаюсь скрыть внезапную беспочвенную радость? У слёз всё тот же вкус, но будто бы сменили краны… Этакое тёплое обманчивое журчание счастья, которому нет ни объяснения, ни оправдания в том, что я рассказал, кроме поразительного факта, что я это рассказал. Осторожно! Внимание всем подразделениям! Утечка счастья! Немедленно найти неполадку!

Нет! Наоборот — отставить, подразделения! Пусть утекает и увлечёт меня за собой! И неважно, что за моей спиной лают собаки, и по электрическому забору бежит надпись: «Семья делает тебя свободным!» Я всё-таки попытаюсь сбежать, не уверен, что мне это удастся, но на этот раз у меня есть помощь извне — кто-то ждёт меня на освещённой стороне. Ты даришь мне такие подарки, что я уже ничего не боюсь. Я готов закричать, что я хочу, я верю, что ты и я пойдём друг другу навстречу и встретимся по-настоящему посередине. Бывают такие чудеса!

Мне нужно побыть одному, наедине с собой. До свиданья, Мирьям.

Яир

(А сейчас быстро загляни внутрь меня, и ты увидишь, как мешочек яда выбрасывается в кровь, — прямая трансляция с места преступления: белая комната, четыре стены, без окон, без картин, в каждой стене — маленький раскрытый глаз, четыре распахнутых глаза без век и ресниц, немигающие, и у каждой пары глаз одинаковый, застывший взгляд. А по полу между стенами мечется слепая крыса).