Будь мне ножом - [13]
Ладно, я знаю, что тебе нельзя задавать подобные вопросы. Как ты возмущалась, когда я написал, что я «не без уродства»! В таких делах ты не делаешь скидок, правда? Даже в качестве шутки: тебе совсем неизвестны люди, для которых слово «уродство» может служить исчерпывающим определением? Правда? Пусть будет так…
Но ты так же отказываешься признать, что существует такая вещь, как нормальная-закономерность-в-отношениях-между-мужчинами-и-женщинами… Сколько лет пройдёт, прежде чем я сумею открыть тебе глаза?
И ещё одно, то, что ты назвала «конспирацией»…
Мне лучше промолчать, верно?
Взгляни туда, побудь с нами, со всех сторон нас окружает свистящий шепот земли, мы оба подумали о разрушении, об осквернённом саде, не знаю, знакомо ли тебе это чувство — что-то чужое, но в то же время слишком знакомое в одно мгновение распространяется по живым тканям, слушай вместе со мной, хорошо слушай, шёпот и шорох со всех сторон, как возбуждение от грубых и тёмных сплетен (срсрсрсрс)… Может из-за этого наше сердце тоскливо сжимается в страхе от внезапного чувства вины, даже твоё сердце, Мирьям, твоё чистое сердце, которое никто на свете не станет допрашивать, что ты делаешь и с кем, признайся, как быстро начали жалить нас невидимые змеи, правда? Даже за наши желания они нас наказывают, даже за сладостные видения, я тут же слышу причмокивания своего отца, рассказывавшего матери, как он застал полковника, своего командира целующимся в кабинете с какой-то военнослужащей…
Довольно. Я устал. Добрый дух меня покинул. Видишь, как трудно мне представить даже самое начало. Канал совсем забит камнями и грязью.
(Продолжу потом).
Я.
Ночь.
И вот наконец вскрылась тайна земляного нутра, и тысячи водяных струй ударили фонтанами (ну, что ещё я способен выдумать!), и оба мы завопили от неожиданности и побежали, не помню куда, но только не в «правильном» направлении, не наружу, (что могло ждать нас снаружи?), и мы ошибались нарочно, веселясь, и продирались по воде, стремясь к самому затопленному месту, куда были устремлены все потоки воды, и там, наконец, неожиданно столкнулись, крепко ухватились друг за друга и обнялись, несчастные жертвы наводнения, крича, гораздо громче, чем это необходимо: «Нужно как-то отсюда выбраться!» «Дай мне хотя бы твою книгу, чтоб не намокла!» «Но мы оба в воде!» Вместе мы создаём слишком много шума, но никуда уже, в сущности, не двигаемся, медленно останавливаемся и смотрим поверх воды, которая слегка подсинила губы и сверкает брызгами света в твоих чудесных волосах, каштановых, густых и непокорных, с несколькими ниточками серебра (Никогда не крась их! Это последняя просьба приговорённого к тебе: пусть серебрятся!), мы дышим слишком быстро и смеёмся над этой глупостью, как мы попались и промокли, как дети, двое сущих детей, булькаем водой, заполнившей наши рты, и пьяные слова плавают у нас во рту, посмотри на нас в этих струях воды, какие мы умытые и блестящие, как две бутылки, брошенные уцелевшими в кораблекрушении, письма ещё внутри, а пока, снаружи, видно вот что: ты старше меня, не намного, и сдаётся мне, что разница в возрасте тебя слегка беспокоит, но я никогда не был твоим учеником, и вдруг я слышу, как вопреки всякой логике я говорю тебе, только потому, что я должен это сказать немедленно, пока мы ещё в воде, что всегда, почти с каждым человеком, иногда даже со своим сыном, мне почему-то кажется, что я — младший, более неопытный, сосунок, а ты слушаешь и всё понимаешь, как будто само собой разумеется, что это первое, что мужчина говорит женщине, встретившись с ней в воде.
Слушай, я никогда не писал таких странных вещей, всё тело напряглось и дрожит…
На чём мы остановились? Нельзя сейчас останавливаться, чтобы не утратить эту внутреннюю дрожь! Наше дыхание постепенно успокаивается, но мы не отдаляемся, мы всё ещё касаемся друг друга и смотрим друг другу в глаза, и это прямой и спокойный взгляд, совсем простой среди всех этих сложностей, обычно присущих подобным ситуациям. Он прост, как поцелуй, которым целуют ребёнка, который показывает тебе ранку. Сердце разрывается от мысли, что таким взглядом можно заглянуть во взрослого человека.
Мы больше не смеёмся. Молчание пугающе затягивается, мы хотим разойтись и не можем, и в глубине наших глаз одна за другой падают завесы, и я думаю, как этот миг похож на миг катастрофы, ничто уже не будет таким, как было раньше, и мы, ослабевшие, держимся друг за друга, чтобы не упасть, и с грустной ясностью видим нашу историю, слова больше не важны, и язык не важен, пусть она будет написана хоть на санскрите, хоть клинописью, хоть иероглифами хромосом. Ты увидишь меня ребёнком, увидишь подростком, увидишь таким, как я есть — мужчиной. Увидишь, что произошло со мной по пути сюда, как поблекла моя история. С чего начать, Мирьям? Мне всегда кажется, что во мне не осталось ни капли наивности, и всё же к тебе я пришёл неожиданно, и, как только начал писать, слова полетели к тебе из совершенно нового для меня места, как если бы это было семя, которое хранится для одной любимой и единственной, а всё остальное имеет совершенно другой источник. Но ты, наверно, уже хочешь спать, я тоже… Хоть мне и не уснуть этой ночью. Ещё минутку. Помоги мне успокоиться. Протяни руку, даже пальца мне сейчас будет достаточно, мне необходимо, чтобы сейчас, в этот самый миг, ты была моим громоотводом.
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Целая жизнь – длиной в один стэндап. Довале – комик, чья слава уже давно позади. В своем выступлении он лавирует между безудержным весельем и нервным срывом. Заигрывая с публикой, он создает сценические мемуары. Постепенно из-за фасада шуток проступает трагическое прошлое: ужасы детства, жестокость отца, военная служба. Юмор становится единственным способом, чтобы преодолеть прошлое.
На свое 13-летие герой книги получает не совсем обычный подарок: путешествие. А вот куда, и зачем, и кто станет его спутниками — об этом вы узнаете, прочитав книгу известного израильского писателя Давида Гроссмана. Впрочем, выдумщики взрослые дарят Амнону не только путешествие, но и кое-что поинтереснее и поважнее. С путешествия все только начинается… Те несколько дней, что он проводит вне дома, круто меняют его жизнь и переворачивают все с ног на голову. Юные читатели изумятся, узнав, что с их ровесником может приключиться такое.
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась - в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне...По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".
«Я был один, совершенно один, прячась под кроватью в комнате, к дверям которой приближались тяжелые страшные шаги…» Так начинает семиклассник Давид свой рассказ о странных событиях, разыгравшихся после загадочного похищения старинного рисунка. Заподозренного в краже друга Давида вызывает на дуэль чемпион университета по стрельбе. Тайна исчезнувшего рисунка ведет в далекое прошлое, и только Давид знает, как предотвратить дуэль и спасти друга от верной гибели. Но успеет ли он?Этой повестью известного израильского писателя Давида Гроссмана зачитываются школьники Израиля.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.