Будь мне ножом - [107]
Я чуть не взорвался от того, что они обе словно сговорились, как меня отчитать с высоты своего судейского кресла
Я была как мокрая тряпка и выглядела не лучше, и только надеялась, что все эти волнения мне не повредят. Я всё время пыталась поддержать себя мыслями о ребёнке там, на улице, отгоняя мысли о собственной слепоте и о беременности, которая подкралась, когда я совсем и не думала
Всё прекрасно, оборвал я Майю, но Идо — мужчина, он прекрасно понимает правила этой небольшой борьбы, понимает лучше, чем ты можешь себе представить, она же росла в тепличных условиях, она не получила от своих родителей ни одной пощёчины, но я и не ожидал, что она поймёт, ни одна из вас не способна понять
Видя, что никто не спешит помочь мне выбраться из Бейт-Заита, я вернулась домой и встала под навесом. Если не сделаю этого, грош мне цена
Не прерывая разговора с ней, я подбегаю к окну и вижу, что он снова лежит на кресле. Съёжился, разговаривает сам с собой и удивительно спокойно играет длинным прутиком в потоках воды, текущих под креслом, а я было подумал, что он уже заснул от холода или умер
Старая «мини» завелась сразу. И даже полбака бензина в ней было. Амос, Амос, второго такого нет! Как же мне, растяпе, везёт
Я швырнул трубку, оборвав Майю на полуслове, и помчался на улицу, по дороге схватил со стиральной машины одеяло и укрыл его, он на меня даже не взглянул, я позвал его, он не ответил, тогда я сел рядом с креслом прямо в воду, посмотрел на него и мысленно произнёс: попроси прощения
У меня промелькнула странная мысль, что сейчас я нуждаюсь в них обоих. В Амосе и Яире. И что Яир обязан будет со мной остаться, он уже не сможет отречься
И свою глупость я тоже хочу отдать тебе сейчас, и восторженность, и трусость, и вероломство, и сердечную скупость, но и те немногие хорошие качества, что есть во мне. Пусть перемешаются с твоими: мой страх соединится с твоим, и поражение, на которое мы сами себя обрекли, и обрекаем вновь и вновь, поправь меня, если я ошибаюсь, поправь меня
Будь со мной, оживи меня, скажи мне: «Свети»
Что же я ей дал, одни слова, а что могут слова
Вероятно, иногда они всё же могут, бывают же минуты, когда небеса благосклонно распахиваются над землёй
Я стал подталкивать его кресло под выступ над окном, чтобы мой мальчик больше не мок. Дождь лил на меня, и я моментально замёрз, а Идо посмотрел на меня из-под одеяла, и я испугался, что его зрачки затянулись туманом
Я медленно вела машину по внутреннему кругу, моля, чтобы никто не ехал мне навстречу. Я решила не думать о том, что нужно делать, и позволить инстинктам управлять собой — я вдруг поверила в свой инстинкт
Не знаю, что мешало ему меня узнать — его полусонное состояние или мой вид, но я увидел, как напряглось его тело…
Какая удача, что две недели назад, я поехала однажды вечером посмотреть, где он живёт, улицу и дом, и весь путь от меня к нему
…будто готовясь принять от меня удар, а ведь я ни разу не поднял на него руку, я же всё-таки не мой отец
Я ехала внутри мощных потоков воды и думала, что иногда Яир кажется мне ложечкой, преломляющейся в стакане с чаем
Я надеялся, что он не видит, как у меня дрожит лицо, это всегда бывает на холоде, мне нельзя находиться на холоде
Дождь хлестал по стеклу, никогда не видела Иерусалим таким, таким наклонным под дождём
Он приподнялся с кресла и увидел, что я в одних трусах. И тогда он спросил, а я не поверил своим ушам, можно ли и ему тоже, может ли он тоже раздеться
Я мысленно говорила с ребёнком, с Идо, я сказала ему, держись
Я глубоко вздохнул и, собрав остатки мыслей, тихо сказал, что до сих пор он, наверное, меня не понимал, он так глуп, что не понимает простых слов, но, если он встанет, а я ему даже помогу, мы вместе подойдём к двери и вместе постучим и даже вместе попросим прощения
Всё это время я с ужасающей ясностью понимала, что не будь этот день «последним днём» ничего этого не произошло бы
У меня уже не было выбора, он, конечно, и слушать не желал о том, чтоб извиниться, и я подумал, что мне ни минуты нельзя оставаться рядом с ним, потому что я не знаю, что могу с ним сделать, я встал и вернулся к дому, прислонился к двери и увидел, что подо мной мгновенно натекла лужица
Когда же это началось, когда это могло произойти, может, когда он писал мой дневник в Тель-Авиве
Издали, от двери, я объяснял ему, что он ошибается, если думает, что мама придёт ему на помощь, мама в Цфате, вернётся вечером, и сейчас мы с ним только вдвоём, без мамы
Или в тот день, когда он написал мне своё имя? И как же «это» перенесло весь период его молчания и уцелело
Но он не отвечал, чувствуя, что этим ломает меня ещё сильнее, я спросил, понимает ли он, что я говорю, и есть ли у него силы дойти от кресла к двери, чтобы постучать, расстояние вдруг показалось мне огромным
А может быть только после того, как я начала переписывать его письма, и наши слова перемешались? Или, когда я начала вести дневник?
Я медленно сполз по двери и сел. Спокойно и рассудительно я объяснял ему, что мы должны помочь друг другу, потому что всё осложнилось, я потом объясню тебе, как это происходит, когда нибудь я тебе объясню, ты даже будешь мне благодарен, что я не уступил
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Целая жизнь – длиной в один стэндап. Довале – комик, чья слава уже давно позади. В своем выступлении он лавирует между безудержным весельем и нервным срывом. Заигрывая с публикой, он создает сценические мемуары. Постепенно из-за фасада шуток проступает трагическое прошлое: ужасы детства, жестокость отца, военная служба. Юмор становится единственным способом, чтобы преодолеть прошлое.
На свое 13-летие герой книги получает не совсем обычный подарок: путешествие. А вот куда, и зачем, и кто станет его спутниками — об этом вы узнаете, прочитав книгу известного израильского писателя Давида Гроссмана. Впрочем, выдумщики взрослые дарят Амнону не только путешествие, но и кое-что поинтереснее и поважнее. С путешествия все только начинается… Те несколько дней, что он проводит вне дома, круто меняют его жизнь и переворачивают все с ног на голову. Юные читатели изумятся, узнав, что с их ровесником может приключиться такое.
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась - в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне...По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".
«Я был один, совершенно один, прячась под кроватью в комнате, к дверям которой приближались тяжелые страшные шаги…» Так начинает семиклассник Давид свой рассказ о странных событиях, разыгравшихся после загадочного похищения старинного рисунка. Заподозренного в краже друга Давида вызывает на дуэль чемпион университета по стрельбе. Тайна исчезнувшего рисунка ведет в далекое прошлое, и только Давид знает, как предотвратить дуэль и спасти друга от верной гибели. Но успеет ли он?Этой повестью известного израильского писателя Давида Гроссмана зачитываются школьники Израиля.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Воспоминания о детстве в городе, которого уже нет. Современный Кокшетау мало чем напоминает тот старый добрый одноэтажный Кокчетав… Но память останется навсегда. «Застройка города была одноэтажная, улицы широкие прямые, обсаженные тополями. В палисадниках густо цвели сирень и желтая акация. Так бы городок и дремал еще лет пятьдесят…».
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…