БСФ. Том 23. Антология - [37]

С моей души свалился камень. О том, что я чувствовал, не хочу, а быть может, и не мог бы написать. Все, все смела полуторжествующая, полутревожная уверенность в том, что операция удалась…

28 ноября. Утром президента постригли, причесали, побрили. Собственно говоря, только теперь я заметил, какой он статный и видный мужчина. Затем мы вдвоем держали «военный совет». Я предупредил его, как надо себя вести. Вечером он хорошо начал, нужно так продолжать. Во время разведки во дворце я убедился, что диктатор человек простой, но жестокий и хамоватый. Поэтому нельзя держать себя чересчур вежливо и деликатно. Не беда, если он многого не сможет вспомнить или но узнает людей из своего ближайшего окружения. Пусть спокойно спросит у любого, кто он, чем занимается, а получив ответ, естественным тоном скажет: «Да, да, конечно». А я всем объясню, что в таких случаях выпадение памяти закономерно и вскоре пройдет, исчезнет вместе со многими подобными явлениями. Одного нельзя забывать ни при каких обстоятельствах: того, что он всесильный диктатор. Если он совершит эту ошибку и волчья стая учует вдруг его колебания, я не дам за его жизнь ломаного гроша. Если они почувствуют, что стальная хватка слабеет, они разорвут его, словно слабую овечку!

Я же, несмотря на все «протесты» диктатора, заставлю его приверженцев согласиться на мое пребывание во дворце после институтского лечения, ибо должен находиться в непосредственной близости от президента до его полного выздоровления. Договорившись, мы пригласили представителей государственного совета.

Посещение президента делегацией государственного совета прошло без всяких недоразумений. Он отнесся к ним с высокомерием, приличествующим настоящему диктатору, и с моего разрешения согласился, чтобы завтра к нему явились его заместитель и главный идеолог. Признаюсь, предстоящая аудиенция меня тревожила. Мы снова детально обсудили, как ему себя держать. Самоуверенность диктатора возросла, мне пришлось призвать его к осторожности. Как бы он не зарвался и не совершил непоправимой ошибки. Но он не принял близко к сердцу моих увещеваний. Он начинал входить во вкус…

29 ноября. Однако я рано расхвастался. Спустя несколько минут после полуночи я пережил такое волнение, которого не забуду, пока жив. Я проснулся от звука, который чуть не остановил моё сердце, сел в постели и в полумраке увидел, что президент… даже сейчас не знаю, как его называть… лежит на полу, хрипит, кричит и бьется. Я быстро вскочил и попытался усадить его. Мне удалось только прислонить его к кровати. Я звал его, бил по щекам, но он смотрел на меня стеклянным взглядом, хрипел и заикался. Наконец я понял, что он бормочет.

— Не хочу… я не выдержу, проф, помогите! — повторял он.

Я тряс и раскачивал его, пока — очень нескоро — он не замолк. Я помог ему лечь в постель, и тогда он расплакался.

— Проф, помогите! — стонал он.

— Вам приснился плохой сон? — спрашивал я, но он не отвечал и вздрагивал.

Прошло добрых полчаса, пока он унялся настолько, что прислушался к моим словам, доводам и наконец уснул. Мне это стоило большого труда, как подумаю, так и сейчас в пот бросает.

Утром, к счастью, и следа не осталось от ночного приступа. В условленное время явились оба заместителя. Постараюсь с наибольшей точностью передать состоявшуюся беседу.

— Прежде всего, господа, — начал диктатор, но, заметив недоумение на их лицах, немного помолчал и спросил: — Скажите, где я нахожусь?

Оба негодяя с удивлением поглядели на меня. Змей-пропагандист заворчал:

— Господин президент не знает, где он находится? Вы ему не представились?

— Состояние господина президента не требовало этого, а сам он не интересовался, вот я и молчал. Не знаю даже, правильно ли будет рассказать ему об этом сейчас.

— Почему? Где я нахожусь? — трескучим голосом перебил диктатор.

— В Институте Клебера, — ответил, помедлив, главный идеолог.

Диктатор наклонился вперед и, не мигая, уставился па обоих государственных деятелей.

— Почему? Как я попал в это чертово логово? Кто меня привез сюда? — с угрозой вскричал он. — И кто он такой? — презрительный жест в мою сторону.

Руководитель пропаганды хотел было ответить, но я опередил его.

— Ваше превосходительство! Разрешите мне все объяснить — господа находятся в более затруднительной положении. (Он молча нахмурился.) Я профессор Клебер, — продолжал я. — Вам, ваше превосходительство, очевидно, неизвестно, что вы стали жертвой автомобильной катастрофы. Ранение ваше было такого рода, что эти господа вынуждены были доставить вас сюда. — Он казался изумленным. — Они боялись за вас и угрожали мне, но я заявил, что сделаю все возможное для спасения вашей жизни. Кроме того, я им кое-что объяснил. Могу сказать об этом и вам, но считаю не совсем удобным. Вы скорее этому поверите, если услышите не из моих уст… Ну а доказательством того, что господа доверили мне не напрасно, служит наш разговор. Он мог бы и не состояться… — Я значительно посмотрел ему в глаза. Он ответил строгим взглядом и опустил веки. — Впрочем, — продолжал я, — для меня теперь это столь же чертово логово, как для вас, господин президент.