БСФ. Том 23. Антология - [3]

Кубинский писатель-фантаст Рохелио Льопис в своей юмореске «Сказочник» достаточно наглядно (и достаточно забавно) показывает, к каким трагическим последствиям могла бы привести стихийная, бездумная автоматизация общества. Болгарский писатель Павел Вежинов более категоричен. «Нужно, чтобы вы сами добыли свои знания и своими собственными усилиями изменяли жизнь», — говорит читателю один из главных героев его лирической новеллы «Однажды осенним днем на шоссе». Ведь именно в этом, продолжает он, смысл существования земного человека!

Другое произведение Павла Вежинова, повесть «Синие бабочки», сталкивает читателя с пресловутой проблемой неизбежного якобы (если верить некоторым западным фантастам) противостояния двух культур: технологической и художественно-гуманитарной. Мыслима ли цивилизация, в которой разумные существа обитали бы до старости в бездушно-национальной сфере дегуманизированной науки, но зато потом получали десяток лет «чистого искусства» в бездумно-эмоциональной сфере некой «второй молодости», или, еще точнее, возвратного духовного младенчества? В фантастике, конечно, все мыслимо. Но какой драматической, можно даже сказать, трагической предстает такая цивилизация взору земного человека. Расколоть неразрывное единство науки и искусства, замкнуться целиком в той или иной сфере — значит обесчеловечиться, по сути, обокрасть самого себя либо эмоционально, либо интеллектуально.

Личность — особенно выдающаяся личность — играет в истории очень существенную роль. Но не переоценивают ли эту роль некоторые горячие головы (тоже нередкие среди западных фантастов), которые считают возможным для «исторической личности» баловаться с Колесом истории по собственному произволу, невзирая на объективные социальные условия и тенденции развития? Венгерский фантаст Йожеф Черна в рассказе «Пересадка мозга» иллюстрирует эту мысль примером трагической судьбы двух ученых, попытавшихся повлиять на ход социальной революции методами, очень похожими на методы индивидуального террора. Читателю эта повесть, безусловно, напомнит и «Голову профессора Доуэля» А. Беляева, и «Час быка» И. Ефремова.

Здесь вряд ли уместно останавливаться на каждом из рассказов, помещенных в томе. Читатель сам оценит напряженность сюжета у К. Боруня, лиричность рассказов П. Вежинова, добрый юмор Ф. Каринти, его болгарского коллеги А. Донева…

И все-таки на одной, самой крупной по объему повести сборника хотелось бы остановиться особо. Это уже, по независимым от автора причинам, не веселая и добрая, а горькая и страшная фантастика.

Речь идет о повести Лао Шэ «Записки о кошачьем городе». Лао Шэ написал свою фантастическую повесть в 1932 году. Но прошло сорок лет, а повесть и теперь читается как блестящая и меткая сатира, сатира на маоизм 60-х годов.

Судьба Лао Шэ как писателя-фантаста поистине удивительна: он, по сути, описал свою собственную смерть в одной из глав повести за треть века до того, как его в 1966 году растерзали озверелые хунвэйбины. Научная фантастика имеет на своем счету немало поразительных предвидений и догадок. Но такое «предвосхищение» состоялось впервые. Писатель пал одной из бесчисленных жертв маоизма. А его повесть живет и будет жить гневным и страстным обвинением политического авантюризма, пытающегося паразитировать на светлых идеалах коммунистического будущего человечества.

На этих страницах пришлось упомянуть о ряде серьезных социальных проблем, с которыми приходится иметь дело фантастике в эпоху научно-технической революции. Но было бы ошибкой, если бы читатель подумал, будто собранные здесь произведения представляют собой нудное комментирование сложнейших проблем современности. Или будто автор этих строк видит в прочитанных им рассказах только такое комментирование. Нет, это прежде всего фантастика. Добрая фантастика. И вместе с тем боевая.

Рассказы

ПАВЕЛ ВЕЖИНОВ, болгарский писатель

СИНИЕ БАБОЧКИ

1

Ему снилось в тот миг зеленое небо с белыми, нежными облаками, которые спокойно плыли над бескрайней равниной. Снились коричневые скалы и блеснувшее между ними, словно голубое око, маленькое горное озеро. Снились красные крыши под темными соснами — хотелось глубоко вдохнуть сладостный смоляной запах.

— Пора вставать, Алек…

— Да, мама, — ответил он тихо.

И будто чья-то ласковая рука с робкой нежностью коснулась его сердца.

— Пора, Алек!

Он облаком несся над степью и смотрел, как мелькают в высокой траве пестрые спины антилоп. А потом открыл глаза и увидел склоненное над ним железное лицо Дирака.

— Прибываем? — глухо спросил он.

— Да, Алек, — спокойно ответил робот. — Пора просыпаться…

Человек незаметно вздохнул и огляделся. Сознание вернулось к нему внезапно и резко; теперь он уже совершенно четко понимал, что находится в рековаленсцентной камере корабля «Нептун», на расстоянии шестнадцати световых лет от Земли, которая только что ему снилась. Все то время, пока неслись они песчинкой, затерянной в звездном хаосе, каждая клеточка его существа жила земными образами и звуками.

— Вы звали свою мать, Алек, — сказал робот. — Я не знал, что у вас была мать.

Человек почувствовал, как у него защемило сердце. Это странное создание Багратионова с лицом-маской роденовского мыслителя говорит на самом жестоком из всех языков — на точном, исключающем ошибки языке машины. Да, у него была мать. Была когда-то… За те шестнадцать световых лет, которые неумолимо разматывал звездный корабль, давно уже сошли в могилу все близкие люди, оставленные на Земле.