БСФ. Том 19. Нефантасты в фантастике - [103]

— Ну как, ничего не произошло пока? — приветливо и уже тоном сообщницы осведомляется она, запросто присаживаясь на свое место. — Я тоже большая любительница наблюдать… ну, всякие такие пестрые уличные бытовые сценки!

— Вот, терпеливо жду пока… — тоном бывалого рыбака говорит Мак-Кинли, приподымая шляпу. — Но только при вашей врожденной нервности… я бы предписал вам воздерживаться от чрезмерных впечатлений!

— О, вам делает честь такая наблюдательность! Вы врач?

— Немножко. Мне и в прошлый раз показалось, у вас были не то чтобы заплаканные, а как бы в дымке давней печали… глаза. Простите, ваше состояние дает мне право, пусть на непрошеное, сочувствие. Скажите… у вас большое горе?

— Три дня назад я предала земле близкое мне существо, — тронутая проникновенным тоном м-ра Мак-Кинли, признается приручаемая жертва.

— Мне также знакомо такое опустошение, эта сверлящая после ночной бури тишина, — с опущенными глазами платит откровенностью за доверие м-р Мак-Кинли. — Вот уже два года с лишним, как я напрасно пытаюсь найти какую-нибудь привлекательность в своем одиночестве…

— Зачем?

— О, чтобы привыкнуть и смириться!

— Нас всех, путников по земле, роднят одни и те же земные горести да еще, пожалуй, тоска по небу… — искоса рассматривая меню, со вздохом произносит миссис Шамуэй.

Мистер Мак-Кинли смотрит на свою старуху страшными, бархатными глазами.

— Простите мою навязчивость, миссис…

— О, Шамуэй!

— Благодарю вас, миссис Шамуэй… Я Мак-Кинли. Будем надеяться, что там вашему другу будет лучше. Видимо, это было очень отзывчивое, доброе существо, верный рыцарь и умный собеседник?

— Я бы не сказала так… но нас связывали девять лет самой тесной дружбы!

— Вот так же и я!.. До сих пор, проснувшись иногда среди ночи, я отчетливо, как бы в мерцании, вижу наклоненную надо мной любимую головку, — искусно признается м-р Мак-Кинли. — Поразительно, с какою силой человеческое сердце хранит черты дорогих нам спутников. Мы даже перенимаем у них некоторые черты для себя… Вы не замечали, миссис Шамуэй?

— По счастью, — благодарно и не без волнения отвечает та, — у меня, кроме воспоминаний, сохранилась и фотография. Как странно! Точно предвидя несчастье, мы снимались всего на прошлой неделе.

— Я был бы счастлив познакомиться с вашим бедным другом! — просит м-р Мак-Кинли.

С увлажнившимся взором м-с Шамуэй шарит в сумочке портрет любимого покойника. М-р Мак-Кинли замечает там вполне достаточную для пролития крови пачку денег и чековую книжку, которую та некстати роняет на пол. М-р Мак-Кинли возвращает ее владелице и получает взамен фотографию в кожаном паспарту для осмотра. На ней голый и гладкий, с какой-то огнедышащей мордой дог.

Кивая со склоненной набок головой, м-р Мак-Кинли долго рассматривает карточку. «Какое милое, интеллектуальное лицо!..» — как бы говорит он всем своим видом.

— По-видимому, он был уже стар? — с участием осведомляется м-р Мак-Кинли.

— Представьте, совсем нет; он погиб под междугородным автобусом. Его сгубила любознательность. Он что-то там заметил под колесами и полез удостовериться. У него было чудесное здоровье: никогда не болел…

— Мы так неосторожны становимся с годами… и тем более нуждаемся в строгой взаимной опеке! — через силу делает еще один шаг к поставленной цели м-р Мак-Кинли. — Но, кажется, у вас самой тоже завидное здоровье?

— О, муж побаивался меня при жизни, а бабка до восьмидесяти трех лет не пропустила ни одного лыжного состязания, пока сама не поскользнулась на горной тропе… — хвастается м-с Шамуэй, запирая сумочку, и улыбается вызывающе, кокетливо, как девочка.

Мистер Мак-Кинли снова смотрит на нее оценивающими, ласкательными глазами. Правда, эта пожилая ужасная дама прочна, как плаха на эшафоте, над ней придется потрудиться. Что делать, в его положении на что только не пустишься ради осуществления мечты!.. Впрочем, как и многие философы, м-р Мак-Кинли с его придирчивой душевной чистоплотностью не очень уверен пока, что буквально все дозволено во имя детей, в природе пока не существующих. Поэтому по ходу повести ему потребуются еще и еще доводы — убедиться, что это как раз та самая старуха, которую совсем не грешно принести в жертву какому-нибудь особо возвышенному и неотложному идеалу. Однако пора идти, м-р Мак-Кинли торопится отодвинуть стул м-с Шамуэй. Расплачиваясь, он, как и впоследствии всегда, не скупится на чаевые официанту, который сгибается в поклоне подобострастного удивления. Мелочь эта не ускользает от внимания польщенной миссис Шамуэй. «О, по-видимому, обтрепанные обшлага у этого чем-то весьма привлекательного джентльмена — только черты чудачества, нередкого на Западе у людей с достаточной рентой». Украдкой, искоса она посматривает на м-ра Мак-Кинли, проверяя свои догадки: «Но, боже, кто же вы, однако, кто?»

Они выходят вместе.

Диктор. Так началась самая жестокая и захватывающая в жизни мистера Мак-Кинли игра, где ставкой служило всего лишь скромное семейное счастье, как будто нельзя было достичь его другим путем. А сбережения его стали таять с каждым свиданием.

Всякий вечер по возвращении домой с прогулок со своей избранницей м-р Мак-Кинли отмечает карандашом на косяке двери оставшуюся в его распоряжении после очередного урона сумму сбережений. Она катастрофически падает: 1750, 1711, 1628, 1592.