Брошенные тексты. Автобиографические записки - [6]

Мама называла это папино умение, вернее, свойство натуры, эффектом «как вам идут ваши фальшивые локоны». Этот сомнительный комплимент однажды произнес ее дядя, Макс, человек прямолинейный, но с юмором. Женщина пришла к нему на свидание в парике и тут же услышала эту фразу. Пассия растерялась настолько, что в тот же вечер отдалась ему вместе с «фальшивыми локонами», слегка съехавшими набок во время перехода в горизонтальное положение. Так же самозабвенно объяснялся в любви мммчке и Эмиль, пока товар был «под прилавком». Папа окончил актерский факультет ГИТИСа, и из него должен был получиться превосходный актер. Но он выбрал режиссуру, а актерский свой талант щедро реализовывал в декорациях жизни, расширив размер театральной сцены до городских масштабов.

Однажды к папе подошел коллега, имеющий прямой выход на руководство Гостелерадио, и сказал, что ему доподлинно известно, что через месяц будут распределять квоты на автомобили для руководящего состава. На самом деле приобрести машину было не так уж и сложно, даже очень легко было ее приобрести, если живешь, к примеру, в Британии. А если в СССР, то нет. Не было машин в магазине. И магазинов таких не было. Была очередь на запись в очередь на покупку автомобиля. В очередь эту вставали людьми средних лет, а выходили из нее глубоко пожилыми, так и не дождавшись желанной цели. Так вот, папа на тот момент уже был главным режиссером Литдрамвещания Всесоюзного радио и номинально имел шанс претендовать на место в списке. Еле дождавшись вечера, он примчался домой и в прихожей, не раздеваясь, рассказал маме об этом разговоре. Слово в слово. Лишь добавив от себя, на каком этаже состоялась беседа, кто проходил мимо и какую булочку он доедал, выйдя из столовой, где и столкнулся с этим человеком. Рядом с входной дверью стоял табурет с голубым сиденьем из кожзаменителя. Мама медленно села на него и пару минут ничего не говорила. За стеной открылись двери лифта, кто-то вышел, сделал несколько шагов, вставил ключ в замочную скважину, хлопнул дверью. Одновременно закрылась кабина лифта, и он с характерным звуком поехал вниз. Слышимость в доме была такая, что, казалось, это задыхается от кашля очень пожилой человек. Каждый раз, когда лифт возобновлял свое движение, странно было слышать, что человек этот все еще жив. Мама молчала. Папа в кожаном черном пальто и с дипломатом в руке сел напротив на такой же табурет, только с сиденьем из красного кожзаменителя. Наконец, мама сказала: «Пошли» — и удалилась на кухню. Через несколько минут туда зашел папа. Дверь за ними закрылась. Поскольку дверь эта практически целиком состояла из матового желтого стекла с небольшой трещиной посередине, то сквозь нее я услышал, как засвистел на газовой плите чайник и тут же стих. Затем щелкнула клавиша на радиоприемнике, оборвав голос диктора. Мама подняла сковородку, перевернула ее, и в тарелку с глухим звуком упал слипшийся кусок гречневой каши. Вдруг я услышал фразу, от которой волосы у меня на голове поднялись дыбом. Делая ударение на каждом слове, мама сказала: «Надо просить „запорожец“. Я не поверил своим ушам. Этот инвалид с висящими по бокам щеками, развивающий скорость, равную скорости велосипеда, этот клоун с мотором в багажнике и глушителем, торчащим сзади, как фига, казался мне тем не менее сверхсуществом, маленьким космическим кораблем. Однажды у нас во дворе возник „запорожец“, это отец какой-то девочки из дошкольной группы, исполненный благодарности, подвез педагога Анну Павловну домой. Я кругами ходил вокруг автомобиля. Девочка внутри стала прижиматься к стеклу, дышать на него и пальцем чертить нечто, напоминающее котенка, а я зачарованно глядел на шедевр советской автомобильной мысли. И что же — эта машина может стать членом нашей семьи?! Не выдержав напряжения, я убежал в детскую и стал смотреть в окно на редкие проезжающие мимо машины, в свете фонарей пытаясь разглядеть заветную легковушку. Прошел год, может, и больше. И вот однажды вечером папа вошел в дверь и тяжело опустился на табурет с красным сиденьем. „Что случилось, Миля? — воскликнула мама. — Ну же, не молчи!“

— Сегодня было собрание, и все в один голос решили… — Эмиль запнулся. С зимней меховой шапки капля за каплей стекал и со стуком падал на линолеум тающий снег. — Решили, что мне неправильно иметь „запорожец“. Повисла пауза. Ярко-синие глаза мамы как будто потеряли свое сияние. Она закрыла их и тут же открыла. Видно было, что папа силится сказать что-то еще, но не может. — Ну? Что? Говори, — низким голосом произнесла мама. — Сказали, вам, как главному режиссеру, нужен другой автомобиль. Выделили „жигули“ первую модель. Брать нужно через неделю. Пять тысяч сто рублей», — как одно слово выдохнул всю фразу папа. «Запорожец» стоил 3500. Разница в цене составляла 1600 рублей. Это было ужасно.

— Вот тебе и «копейка», — неожиданно улыбнулась мама. И как всегда в критических ситуациях, все взяла в свои руки. В этот же вечер она упала в ноги подруг с кличем: «Спасайте, одолжите, кто сколько может». Папа, краснея и бледнея, обзвонил товарищей из актерской братии и рассказал, что решил сменить профессию режиссера на шофера: «И всего-то, Ммммчка, осталось купить машину. Но вот неприятность — денег нет. Так что одолжи, если можешь, обещаю вернуть с первых же водительских чаевых», — шутил он изо всех сил.